Юрий Медведев - Капитан звездного океана Страница 15

…Король астрономии осторожно трогает приклеенный нос. Пора в обсерваторию, его ждут многочисленные помощники и ученики. Двадцать весен лопались синие льды на море и уплывали в океан. Двадцать осеней кричали высоко над скалами гагары, улетали к югу, провожаемые падающей листвой. Двадцать зим рождались и умирали белые снега. А он, Тихо Браге, сидел как прикованный в своем дворце. Он следил ход созвездий, потаенное бытие светил. Пять дюжин распухших томов с записями еженощных бдений пылятся в библиотеке. Кому нужна сия немая, холодная цифирь? Кто объемлет разумом бесстрастные числа, предугадает истинный ход небесных тел? Он, Тихо Браге, отвергший премудрость Птоломея, отметающий ересь Коперника, никогда не измыслит собственной системы мироздания, превосходящей гений сочинителя «Альмагеста», гений каноника из Фромборка. Гением наблюдателя сподобил его всевышний. Наблюдателя, а не философа, не математика. Однако кто дерзнет усомниться, что посвятить жизнь исправлению астрономических таблиц не благое дело? Как воздух нужны новые таблицы мореходам и землепроходцам… Умер престарелый король Дании, изо всех щелей повыползали клеветники, посягающие на Небесный замок. А тут еще Вальтендорф, принесла вчера его нелегкая. Заносчив канцлер, кичлив, высокомерен. А чего, собственно, пыжиться? Особы королевского звания не гнушаются испросить аудиенцию у Тихо Браге. Его величество Яков, владыка английский, целую неделю провел в Небесном замке по случаю свадьбы с принцессой Анной. Густав Адольф, шведский принц, посетил Уранибург, и ему по созвездьям он, Тихо, предсказал корону, и через год сбылось предсказанье. Чего ж нос задирать, канцлер?

Неудовольствие его величества

Разве ты не видишь, как много существует животных, деревьев, трав, цветов, какое разнообразие гористых и ровных местностей, потоков, рек, городов?

Сколь ни приницателен был звездочет, однако относительно свойств канцлерова характера он на сей раз ошибся. Отнюдь не высокомерие приводило в действие довольно сложный механизм земного существования Вальтендорфа. Честолюбие, страсть к славе, к почестям, тяга — упаси боже, пронюхают недоброжелатели! — к искусительному, завораживающему блеску королевской короны. По тому, как вельможа завивал и напомаживал усы, как насильственно щурил левый глаз, по тому, как он силился казаться рассеянным, — легко было предположить, чей образ не дает ему покоя. Образ умершего короля! Кто предугадает, сколь долго проживет юный наследник? Мало ли что стрястись может с ним. И тогда канцлер Вальтендорф вполне… Но на сей счет следовало заручаться приязнью знатнейших фамилий королевства.

По прибытии канцлер, решивший скрыть до поры до времени истинную цель визита, раскланялся с хозяином Небесного замка и заговорил:

— Мы слышали много лестного о твоем Уранибурге. Нам ведомо также, что добросердечие твое соперничает с познаниями в области астрологии, герметического искусства[17], алхимии, медицины и прочих наук. Поделись же ученостью и с нами, полнейшими невеждами в вышеозначенных областях премудрости, именуемой знанием. Ибо, как выразился мудрец, премудрость — лучший дар из числа даров, милостей и преимуществ, коими одарена и украшена природа человека от начала веков. Хотя… — тут канцлер не утерпел и вставил-таки шпильку дворянину, погрязшему в науках, — …хотя, говоря по правде, добрую свору гончих псов мы предпочли бы всем наукам, взятым вместе.

Тихо Браге смиренно выслушал витиеватую канцлерову тираду.

— А сколько ж всего вас? Двое? Пятеро? Дюжина? — отозвался Тихо лукаво, глядя как бы сквозь гостя, в надежде разглядеть за его спиною иных вельмож.

— Я н-не понимаю… М-мы один, — начал заикаться от волнения канцлер. — То есть я… одни, — запутался он окончательно.

Тихо Браге произнес звучно и жестко:

— Господи канцлер, будьте уверены: в моем кабинете никто нас не подслушивает. Посему осмелюсь кое о чем спросить вас. Разве абсолютное право именовать себя «мы» в беседе с дворянином принадлежит еще кому-либо, помимо королей и папы римского?

Замешкался сановник, побагровел, как мантия римского папы.

— Неужто государь по малости лет уступил вам на некоторое время корону? Или вас выбрали духовным пастырем Священной Римской империи? Тогда простите великодушно, ваше величество, ваше святейшество. Простите за неведенье. Без сомнения, великая весть пролетела мимо нашего острова, не задев Гвен ни крылом, ни хвостом. — В горле у Тихо клокотал смех.

Если бы за облаками над Небесным замком висел незримый колокол судьбы, единственный в Дании астроном услышал бы тяжкий, грозный удар. Ибо с этой минуты Вальтендорф, низвергнутый в пучину позора, почувствовал себя заклятым, смертельным врагом всей астрономии в целом, Тихо Браге в частности. «Пусть, пусть мне даже и не быть королем, — мстительно думал он. — И без того высоко летаю. Но тебя я свергну со звездного престола!»

Однако гость не подал и виду, что уязвлен. Более того, он легко и изящно обратил инцидент в прелестную шутку.

Они проследовали в типографию, осмотрели станок, на котором когда-то было напечатано прославленное «Описание Уранибурга». Затем прошли в библиотеку, а отсюда — в кунсткамеру.

В кунсткамере было чему подивиться! Там сидел у фонтана механический арапчонок: стоило завести его серебряным ключом — и арапчонок вставал, ходил по зале, кланялся, распевал хрустальным голоском древнее магическое заклинание: «Пирри-древви-шавкутти-дробашши». Там свиристели, скакали, плясали, стрекотали, жужжали затейливые игрушечные поделки. Там вращались маленькие ветряные мельницы. Там гарцевали заводные лошадки. Там дым валил из трубы причудливых домиков с золотыми флюгерами и курантами. Там висел — посреди залы, ни к чему не подвешен! — объемистый железный глобус.

Насладившись кунсткамерой, гость окончательно пришел в себя, более того, повеселел. Щеки его посетил румянец. На уста взошла кроткая, блаженная улыбка.

— Арапчонок, арапчонок-то — преискуснейшая диковина! Всем правилам этикета обучен. И кланяется, кланяется, сорванец! А какой голос, точь-в-точь хрустальный колокольчик. В хор бы его, в королевский собор, выучить песнопениям. Вся Европа ударится к нам в паломничество. Казна возвеличится несказанно. Флот построим, армию экипируем в новые мундиры, перестанем хлеб покупать за кордоном. Паломники, они завсегда при золотишке, карман у них тугой. — И канцлер, денно и нощно пекущийся о пополнении государевой казны, замурлыкал себе под нос: