Джейн Остин - Разум и чувства и гады морские Страница 15

Уиллоби участвовал в каждой забаве; это было для него вернейшим способом находить в Марианне все новые совершенства и получать от нее более чем очевидные знаки внимания.

Элинор их близость нисколько не удивляла. Ей лишь хотелось, чтобы они не выказывали ее столь откровенно, и раз или два она пыталась побудить Марианну вести себя сдержанней.

— Ради всего святого, сестрица, — ворчала она, — ты приклеилась к нему, как ракушка.

Но Марианна не терпела притворства; скрывать чувства, в которых нет ничего зазорного, казалось ей не только пустой тратой душевных сил, но и постыдной капитуляцией перед косными и ошибочными традициями. Уиллоби разделял ее взгляды, и их поведение неизменно служило наглядным подтверждением искренности их убеждений.

Когда он был рядом, Марианна не замечала больше никого. Все, что он делал, было правильно. Все, что он говорил, было умно. Все раки, которых он доставал из аквариума, были самыми большими и толстыми раками, которых она когда-либо видела. Если вечером устраивали игры в волан, он был лучшей ракеткой. Если развлечение составляли кадриль и джига, то половину времени они танцевали друг с другом, а когда приличия вынуждали их на пару минут разлучиться, они все равно старались оказаться рядом и почти ни с кем больше не разговаривали. Такое поведение, конечно, сделало их всеобщим посмешищем, но это их отнюдь не пристыдило. Шквал насмешек они, похоже, едва замечали.

Миссис Дэшвуд горячо одобряла их чувства; в ее глазах все это было лишь естественным следствием любви двух юных и пылких сердец.

Для Марианны наступила пора счастья. Прежняя привязанность к былой жизни в Норленде почти позабылась под влиянием того очарования, которым наделило Бартон-коттедж общество Уиллоби.

Счастье Элинор было далеко не таким бескрайним. На сердце у нее было не так легко, увеселения приносили ей куда меньше радости, к тому же для нее не нашлось спутника, который бы затмил то, что она оставила позади. Ни леди Мидлтон, ни миссис Дженнингс не смогли стать для нее хорошими собеседницами. Леди Мидлтон пребывала в особенно мрачном настроении после попытки бежать на родину на плоту, который она с большим трудом соорудила из метелок веничного сорго и раковин моллюсков, — на нем ее и поймали в двух милях от берега. Что до миссис Дженнингс, то собеседницей она оказалась докучливой и успела рассказать Элинор свою историю три или четыре раза; слушай Элинор ее хотя бы вполуха, она бы с первых дней знакомства в малейших подробностях знала, что именно происходило с мистером Дженнингсом в последние минуты перед тем, как ему отрубил голову излишне усердный подчиненный сэра Джона, и что он сказал жене за несколько мгновений до смерти («Убей себя! Убей себя, чтобы не мучиться всю жизнь в лапах иноземных дьяволов!»).

Из всех новых знакомых лишь в лице полковника Брендона Элинор встретила человека, не обделенного талантами, способного вызвать к себе дружеское расположение и поддержать интересную беседу. Уиллоби на эту роль не годился. Он был влюблен, все его внимание принадлежало Марианне, так что и куда менее приятный человек стал бы для Элинор гораздо лучшим собеседником. А вот у полковника Брендона, к его несчастью, не было повода посвящать Марианне все свои мысли. В беседах с Элинор он нашел некоторое утешение горю, вызванному безразличием ее сестры, смешанным с отвращением.

Сочувствие к нему Элинор возросло вдвойне, когда у нее зародились подозрения, что ему уже знакомы мучения несчастной любви. Причиной тому стали несколько слов, оброненных им однажды, когда они сидели у костра и вглядывались в догорающие огоньки, пока остальные танцевали; танцы в тот вечер были веселее, чем обычно, благодаря «Черному Дьяволу» — пуншу, который сэр Джон готовил из такого темного рома, что через него вообще не проникал свет.

Брендон не сводил взгляда с Марианны, но через несколько минут, проведенных в молчании, сказал с легкой улыбкой:

— Я слышал, ваша сестра не одобряет вторые влюбленности.

— Да, — подтвердила Элинор, — у нее романтичный взгляд на жизнь.

— Вернее, как я понимаю, она считает подобное невозможным.

— Думаю, да.

— Ну что ж, некоторые и в морских ведьм не верят. Или в то, что они могут наложить проклятие. Ан нет, ведьмы существуют. И еще как могут, — с горечью бросил полковник.

— Полагаю, через несколько лет здравый смысл и более близкое знакомство со светом переменят ее взгляды, — ответила Элинор, вежливо пропустив мимо ушей тягостное замечание Брендона о его достойном всяческого сожаления недуге. — И тогда они станут понятны не только ей самой, но и всем остальным.

— Вполне возможно, — согласился он, — и все же в заблуждениях юного ума есть особое очарование, и жаль наблюдать, когда им на смену приходят общепринятые истины.

Он с влажным всхлипом вздохнул через подводный лес, которым заросла нижняя половина его лица. Пока он молчал, Элинор вгляделась в море и с содроганием заметила, что туман сегодня стоял особенно густой и зловещий; потом она обнаружила, что носком туфли бессознательно рисует тот самый пятиконечный символ, который не шел у нее из головы в тот день, когда на Марианну напал гигантский осьминог. Она собралась было поделиться этим с Брендоном, но тот опять заговорил:

— Признает ли ваша сестра хоть какие-то смягчающие обстоятельства в своем отрицании повторных привязанностей? Или они равно преступны для всех? Должны ли те, кто разочаровался в своем опрометчивом выборе, будь то по велению рока или из-за непостоянства предмета чувств, до конца жизни оставаться безразличны?

— Право, я не знакома с ее убеждениями в таких деталях. Знаю только, что на моей памяти она ни разу не признала хотя бы один случай второй привязанности простительным.

— Долго такие убеждения не продержатся, — сказал он, и его щупальца встали торчком, что неизменно свидетельствовало о живейшем интересе к предмету разговора. — Нет-нет, не желайте этого; ведь когда юношеские фантазии бывают вынуждены посторониться, на их место нередко приходят идеи слишком распространенные и слишком опасные! Поверьте, я сужу по опыту.

Элинор, хоть и увлеченная его откровениями, с тревогой заметила, что волны несутся к берегу со скоростью, совершенно неуместной в такой поздний час; вооруженные слуги встали на изготовку и вгляделись в море с удвоенным вниманием. Прочие гости, чья бдительность изрядно притупилась под влиянием пунша сэра Джона, продолжали танцы.

— Я был когда-то знаком с девушкой, характером и суждениями очень похожей на вашу сестру, — продолжал Брендон, погрузившийся в воспоминания, — которая думала и считала точь-в-точь как она, и из-за вынужденных перемен… из-за череды неудачных обстоятельств…