Евгений Гуляковский - Планета для контакта Страница 15

Практикант оборвал посторонние мысли. Пора было вводить в машину новые данные, принимать решение... Вся беда в том, что любое воздействие, любое вмешательство в такую сложную систему, как развивающаяся цивилизация, никогда не обладали только положительным эффектом. Здесь наглядно проявлялись законы диалектики. Каждое действие, событие всегда двусторонне... Казалось, что могло быть более гуманным, чем избавление общества от многочисленных болезней, уничтожение на планете болезнетворной фауны? Но это постепенно вело к вырождению. Прекращал действовать механизм естественного отбора. Выживали и активно размножались слабые, малоприспособленные особи. Только после того, как цивилизация научится управлять генетикой, возможно такое кардинальное изменение, а сейчас им было нужно помочь в лечении, в развитии медицины, чтобы затормозить угнетающие болезни, сбалансировать неблагоприятные факторы, мешающие развитию, не переходя той незримой грани, где начинался регресс и распад.

Вот уж действительно задачка со свободным выбором на основе неполной информации. Ничего себе - свободный выбор... Если там, в земном зале, от его решения ничего не зависело - ну, ошибется, машина выдаст ему длинный ряд нулей, потеряет зачетный балл, снова пройдет подготовку и опять придет на экзамен, - то здесь экзамен вряд ли повторится. Здесь он отвечает экзаменатору с нечеловеческой логикой, и совершенно неизвестно, как именно тут наказываются провалившиеся студенты...

Мешали посторонние мысли. Стоило отвлечься, как на экране появлялись полосы, муть, начиналась неразбериха. Управлять такой машиной было одновременно и легче и труднее. Он постарался сосредоточиться, выкинуть из головы все лишнее, постепенно накапливая опыт в общении с машиной. Результаты его рассуждений появлялись на экране все более четкими. Он на ходу поправлял ошибки, вносил коррективы. Модель его цивилизации процветала, преодолевала кризисные состояния, развивалась. В конце концов, самым главным было желание помочь. Наличие той самой доброй воли. Передать бы это понятие тем, кто следил сейчас за его действиями. Пусть они знают наше главное правило: не оставаться равнодушным к чужой беде. Пусть знают, что мы специально учим наших людей оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, оказывать ее разумно и осторожно, не требуя благодарности, не извлекая из этого никакой выгоды. И если бы к нам на Землю свалился чужой звездолет, мы бы не остались сторонними наблюдателями, мы бы наверняка помогли попавшим в беду.

Ну вот. Ой ввел в машину последние данные. Закончил последние расчеты. В общем, все получилось неплохо. Наверное, земная машина выдала бы ему хороший балл. Здесь, очевидно, балла не будет. Он даже не узнает, дошло ли до них то, что он считал самым важным передать. Поняли ли они, смогли ли понять? Ну что ж, он сделал все, что мог. Экзамен окончен.

Практикант выпрямился и отошел от погасшего экрана. Зал молчал, все такой же холодный и равнодушный. Жаль, что здесь нет ни одного живого лица и он не видит тех, кому сдавал сейчас свой странный экзамен. Пора возвращаться. Практикант подошел к двери, нажал ручку. Она не открылась. Выхода из зала не было. Что бы это могло значить? Они не считают, что экзамен окончен? Еще есть вопросы? Или оценка неудовлетворительна и поэтому выход не открывается? Простой и надежный способ. Что-то происходило у него за спиной, какое-то движение.

Практикант резко обернулся, и зал замер, словно уличенный в недозволенных действиях. В том, что действовал именно сам зал, у него не оставалось ни малейших сомнений. Чуть искрились стены, изменились какие-то пропорции, нарушилась геометрическая правильность всех линий. Словно это он сам силой своего воображения удерживал на местах все предметы и стены зала, а стоило отвернуться, как зал, освобожденный от его влияний, поплыл, смазался, начал превращаться в аморфную, бесформенную массу камня... "Что вам нужно?! - крикнул он. - Чего вы хотите?!" Никто не отозвался. Даже эхо. Зал как будто проглотил его слова.

"Спокойно, - сказал он сам себе. - Только спокойно". И вытер мгновенно вспотевший лоб. Пока он не вышел отсюда, экзамен продолжается. И незачем кричать. Все же он не смог сдержать возмущения. "Что за бесцеремонное обращение?! Хватит с меня экспериментов, довольно, я не хочу, слышите?!" Ему опять никто не ответил.

Практикант шагнул к кафедре. Может быть, там, за преподавательским пультом, он найдет какой-то ответ, какой-то выход из этой затянувшейся ситуации, из этого каменного мешка, который ему становилось все труднее удерживать в первоначальной форме. Сейчас за его спиной плыла и оползала дверь. На ней появились каменные натеки, и она уже мало чем напоминала ту дверь, через которую он вошел. Пока он занимался дверью, кафедра превратилась в простую глыбу камня. На ней уже не было никакого пульта. Стало труднее дышать. Очевидно, заклинились воздуховоды, деформировалась система вентиляции. Хуже всего то, что изменения необратимы. Как только он отключал внимание, забывал о каком-то предмете, тот немедленно начинал деформироваться. Вернуть ему прежнее состояние было уже невозможно.

"Материя стремится к энтропии", - вспомнил почему-то знакомую аксиому. "Только постоянное поступление энергии способно противостоять хаосу". Очевидно, энергия выключалась по его мысленной команде случайно, и теперь вряд ли долго продолжится эта борьба с расползавшимся залом. Вдруг промелькнула важная мысль. Ему показалось, что он нашел выход. Если система слишком сложна для управления, надо ее упростить. Сосредоточить внимание на самом главном, отбросить частности. Главное, стены - не давать им сдвигаться, не обращать внимания на остальное. Только стены и воздух... Сразу вместе с этим решением пришло облегчение. Зал словно вздохнул. Пронеслась волна свежего воздуха. Замерли в неподвижности прогнувшиеся стены.

Вдруг без всякого перехода на него навалилась тяжесть. Он по-прежнему мог легко двигаться, ничто не стесняло движения, но что-то сжало виски, сдавило затылок. Появились чужие, не свойственные ему мысли.

"Успокойся. Незачем волноваться. Самое главное - покой. Расслабленность. Слияние с окружающим. Безмятежность", - словно нашептывал кто-то в самое ухо.

Да нет, никто не нашептывал. Это его мысли, его собственные. Стоило ослабить сопротивление, как отступала тяжесть, проходила боль в висках. Становилось легче дышать. "Прочь!" - крикнул он этому шепоту, и шепот затих, превратился в неразборчивое бормотание. Зато новой волной накатились тяжесть и резкая боль в затылке.

Тогда он вспомнил все, чему его учили в школе последнего цикла на тренажах психики и самоанализа, где главным было умение сосредоточиться, не поддаваться внешнему давлению. Не зря, наверное, учили: "Сначала расслабиться, потом рывком..."