Урсула Ле Гуин - Старая Музыка и рабыни / Музыка Былого и рабыни Страница 15

Легитимное правительство именовало вражескую армию в новостях головидео «силами инсургентов» либо «ордами мятежников». Те же начали именовать себя армией освобождения, но никак уж не Всемирного; однако он был лишен всяких осмысленных контактов с борцами за освобождение с самого начала Восстания, а с началом блокады посольства лишен и вообще всякой информации — кроме информации из миров, отстоящих на много световых лет, разумеется, вот ей-то конца-краю не было, анзибль был ею переполнен, однако о том, что происходит за две улицы отсюда — ничего, ни словечка. В посольстве он был неосведомленным, бесполезным, бессильным, пассивным. Совсем как здесь. С самого начала войны он был, как и говорил Хененнеморес, пленником. Вместе со всем остальным населением Уэрела. Пленником во имя свободы.

Он боялся, что смирится со своей беспомощностью, что она овладеет его душой. Он должен помнить, ради чего ведется эта война. Только пусть уж освобождение придет поскорее, подумал он, придет и отпустит меня на свободу!

В середине дня юный задьйо принес ему тарелку с холодной закуской — явно остатками и объедками, найденными на кухне — и бутылку пива. Он все съел и выпил с благодарностью. Однако ему стало ясно, что домашнюю прислугу не освободили. А то и вовсе перебили. Он не позволял себе думать об этом.

После захода солнца задьйо вернулся и отвел его вниз, в комнату с собачьей головой. Генератор, разумеется, не работал; действовать его заставляли только неустанные заботы старика Саки. Люди светили себе электрическими фонариками, а в собачьей комнате на столе горели две большие керосиновые лампы, заливая романтичным золотистым светом лица вокруг, отбрасывая на них глубокие тени.

— Садитесь, — сказал генерал с каштановыми волосами, Банаркамье — его имя можно было перевести как «читающий Писание». — Нам нужно задать вам несколько вопросов.

Безмолвное, но вежливое согласие.

Его спросили, как он выбрался из посольства, кто был посредником между ним и Освобождением, куда он собирался, почему он куда-то вообще собирался, что произошло во время похищения, кто привез его сюда, о чем его спрашивали, чего от него добивались. Решив за минувший день, что откровенность послужит ему лучше всего, он отвечал на все вопросы прямо и четко — до самого последнего.

— Лично я в этой войне на вашей стороне, — сказал он, — но Экумена вынуждена оставаться нейтральной. Поскольку в данный момент я — единственный инопланетянин на Уэреле, имеющий возможность высказаться, любое мое слово можно будет почесть, а то и причесть как исходящее от посольства и Стабилей. Этим я был ценен для Райайе. Возможно, этим я ценен и для вас. Но это ложная ценность. Я не могу говорить от имени Экумены. У меня нет на это полномочий.

— Они хотели, чтобы вы заявили, что Экумена поддерживает легов? — спросил усталый генерал, Тюэйо.

Эсдан кивнул.

— Говорили ли они об использовании какой-либо особой тактики или оружия? — Вопрос задал угрюмый Банаркамье, стараясь произнести его как бы между прочим.

— На этот вопрос, генерал, я бы предпочел ответить у вас в тылу, в беседе с людьми из Освободительного Командования, которых я знаю лично.

— Вы говорите с командованием армии Всемирного Освобождения. Отказ отвечать может быть расценен как свидетельство сотрудничества с врагом. — Это сказал своим резким голосом Метой, непроницаемый, жесткий.

— Я знаю, маршал.

Они обменялись взглядами. Несмотря на эту неприкрытую угрозу, именно Метою Эсдан был склонен доверять. Он был надежен. Остальные нервничали и колебались. Теперь он был уверен, что они фракционеры. Как велика их фракция, как велики их разногласия с командованием Освободительных сил, он мог узнать разве что из их случайных обмолвок.

— Послушайте, господин Старая Музыка, — сказал Тюэйо, — нелегко избавиться от старых привычек. — Мы знаем, что вы работали для Хейма. Вы помогали переправлять людей на Йеове. Тогда вы нас поддерживали. — Эсдан кивнул. — Вы должны поддержать нас сейчас. Мы говорим с вами откровенно. У нас есть сведения, что леги планируют контрнаступление. А что это значит сейчас, так только то, что они собираются применить бибо. И это ничего другого значить не может. Этого не должно случиться. Им нельзя этого дозволить. Их надо остановить.

— Вот вы сказали, что Экумена нейтральна, — сказал Банаркамье. — Это ложь. Сотню лет Экумена не впускала наш мир в свои ряды, потому что у нас была бибо. Она просто была, ее никто не использовал, довольно и того, что она у нас была. А теперь Экумена заявляет о своем нейтралитете. Теперь, когда это действительно важно! Теперь, когда этот мир является ее частью! Они обязаны действовать. Действовать против этого оружия. Они обязаны помешать легам применить ее.

— Если она у легитимистов действительно есть, и если они действительно собираются ее использовать, и если я смогу связаться с представителями Экумены — что они смогут сделать?

— Вы поговорите. Вы скажете президенту легов: Экумена велела прекратить. Экумена пришлет корабли, пришлет войска. Вы поддержите нас! Если вы не с нами, вы с ними!

— Генерал, ближайший корабль находится за много световых лет отсюда. Легитимисты это знают.

— Но вы можете их вызвать, у вас есть передатчик.

— Анзибль посольства?

— У легов он тоже есть.

— Анзибль в министерстве иностранных дел был уничтожен в ходе Восстания. В первом же нападении на правительственные здания. Был взорван весь квартал.

— Откуда нам знать?

— Это сделали ваши собственные силы. Генерал, вы полагаете, что у легитимистов есть анзибельная связь с Экуменой? У них ее нет. Они могли бы захватить посольство и его анзибль, но тогда бы они утратили всякое доверие со стороны Экумены. И что хорошего им бы это могло дать? У Экумены нет войск для посылки на другие планеты, — и он добавил, внезапно усомнившись, известно ли об этом Банаркамье, — как вам известно. А если бы и были, путь сюда у них занял бы годы. По этой причине, а также по многим другим, Экумена не держит армии и не ведет войн.

Он был глубоко встревожен их невежеством, их дилетантством, их страхом. Но он старался не выдать голосом свою тревогу и беспокойство и говорил негромко и смотрел на них бестрепетно, словно бы ожидая понимания и согласия. Пустая видимость подобной уверенности иной раз оказывается достаточной. К несчастью, судя по их лицам, он сказал двум генералам, что они ошибались, а Метою сказал, что он был прав. Он принял чью-то сторону в споре.

— Оставим это покуда, — сказал Банаркамье и вернулся к допросу, повторяя то, о чем спрашивал, требуя больше деталей и выслушивая их без всякого выражения на лице. Сохраняя лицо. Показывая, что не доверяет заложнику. Он пытался выжать, что еще Райайе говорил о вторжении или контрнаступлении на юге. Эсдан повторил несколько раз, что Райайе сказал, что президент Ойо ожидал вторжения Освободительных сил в эту провинцию, ниже по реке от Ярамеры. Всякий раз он прибавлял: «Я не имею ни малейшего представления, сказал ли мне Райайе хоть одно слово правды». На четвертом или пятом круге он сказал: