Андрей Щупов - То, что хуже чумы Страница 15

С помощью прыгалок они переместились вперед на десяток лет. Обратного хода уже не было: прыгалки срабатывали только на переход в будущее. И в новом времени, на новом месте с прилежанием истинных пионеров они принялись обустраиваться, мечтая прожить на Земле если не всю жизнь, то достаточно солидную ее часть. И эту часть судьба милостиво им подарила. Каратели из поисковых отрядов добрались до них далеко не сразу - лишь через роковые десять лет. И взять им удалось одного Дуга. Джаммаку даже не дотащили до лагеря - он истек кровью, Слоппер, по всей видимости, сумел улизнуть...

Дуг пошевелился, и упрятанные под боком пружины отозвались тугим звоном. Этот топчан был чересчур мягок для него.

И снова глаза уткнулись в низкий потолок, в мутные от пыли, чуть оплавленные по краям плафоны. Не выползающий из своего угла богомол длинный, как карандаш, вдвойне нелепый здесь, на Саквенте, иссыхал от тоски в мучительной неподвижности. Увы, не водилось тут для него ни мух, ни пауков. Каждый вечер Эрих размазывал пальцем по стене мясной фарш, и, подождав немного, богомол ковылял к своему ужину. Сегодня Эрих забыл про своего воспитанника. Клэнг велел отладить голографический проектор, и, как это ни странно, контуженный и туповатый Эрих оказался единственным смыслящим в оптике специалистом. Сумка с фильмотекой висела на вешалке у двери. Что-то там было о ракетодромах, о подходах к ангарам, о грузовых крейсерах и их управлении. Клэнг хотел, чтобы они знали о предстоящей операции все необходимое. "Кое-кому не мешало бы освежить память и потренировать мозги", - приговаривал он и при этом красноречиво поглядывал в сторону Дуга. Взгляд у Клэнга был такой же, как у Томаса. Та же прозрачная голубизна, менее всего напоминающая небо, - скорее пустоту, угарный отблеск пламени. Впрочем, на глазах сходство и завершалось. Клэнг не был гигантом и не гнул в пальцах трехдюймовые гвозди, однако он тоже умел пугать. Будучи сухоньким человечком невысокого роста, он отличался поразительной стремительностью движений и даже холодным своим взглядом он не давил на людей, а скорее обстреливал, выцеливая уязвимые места, пытаясь пробить защитную оболочку и дотянуться до души. Говорил Клэнг неприятным, режущим слух голосом. Именно он в ту первую их встречу уложил Дуга профессиональным ударом.

Дуг смутно помнил тот вечер, как смутно помнил и все последующие неотличимо похожие один на другой. Обиды его давно прошли. Не собирался протестовать он и сейчас. Они действительно должны были готовиться к операции. Во всяком случае это было интереснее, чем шлифовать взглядом стены. И если бы он разбирался в голографических проекторах, давно бы присоединился к Эриху.

С оханьем Дуг перевернулся на бок и уныло посмотрел на спящего Габриэля.

И что это за имечко - Габриэль? Не то испанское, не то откуда-то из Мексики... В этой компании все они продолжали называть друг друга земными именами. Исключение составляли разве что Дуг и Конда. Черт его знает почему, но имена их годились и на Земле. И потому в отличие от прочих, вылезая наверх, им не надо было обращаться в Паргов, Кунхов и Кеннетов. Впрочем, наверх выбиралась одна Конда. Ради собственной безопасности Дуг был вынужден мириться с подвалом.

Конда... Имя это он повторял по десятку раз на дню, внутренне поражаясь его загадочному звучанию, при этом абсолютно не понимая причин собственного небывалого волнения. Холодный взгляд девушки нимало не смущал его. Куда более смущающим обстоятельством являлось то, что приходила она как-то всегда не вовремя, обязательно заставая Дуга или пьяным или побитым. Иных же вечеров здесь не существовало. Тоска, замкнутое пространство и обилие спиртных запасов заставляли браться за бутылку. Иначе впору было завыть волком. Чем-то это напоминало давние испытания в сурдокамере, только сейчас все обстояло значительно хуже. И прежде всего потому, что терпеливыми саквентянами они уже не являлись. Тело и душу точили неведомые черви. За умопомрачительно долгий день заговорщики доходили до настоящего исступления, когда на строгие директивы Клэнга и Виктора становилось попросту наплевать. Конда проявлялась из зыбкого туманного окружения, словно ангел из облака - легкий и безмолвный, в ореоле блистающего великолепия. И всякий раз повторялось одно и то же: опухший и едва держащийся на ногах, Дуг тотчас спешил к ней, как ребенок к матери, бормоча восторженную нелепицу, порываясь вновь защитить от Клэнга, от Эриха, от всех вместе взятых. Должно быть он казался ей омерзительным, но Дуг избегал подобных мыслей. В периоды трезвости он все чаще замечал за собой, что начинает скучать по девушке. Днем она работала где-то на поверхности, вечерами иногда заглядывала к ним. Долго не видя ее, Дуг исходил от зависти к крючконосому Габриэлю, который каждую ночь умудрялся напиваться до такой степени, что хмельного заряда хватало на весь последующий день вплоть до очередного вечера и очередной попойки. На него давно махнули рукой, впрочем, как махнули рукой на всю подвальную компанию. Дуг, Эрих, Габриэль и Терентий интересовали организаторов заговора лишь в качестве "составных элементов" операции. Некой загадкой представлялась будущая роль Конды, но об этом Дугу не хотелось задумываться. Он предпочитал отгадывать иной ребус, пытаясь постичь суть человека, возглавляющего заговорщиков.

Вечно уставший, с лицом, запечатлевшим неизлечимую грусть, Виктор вызывал в нем невольную симпатию. Голос главного заговорщика звучал задумчиво и плавно, никогда не поднимаясь выше определенного порога. Тем не менее его всегда слышали.

Дуг пробовал расспрашивать о Викторе, но рассказывали самое разное, а чаще всего предпочитали недоговаривать. Но выходило, что именно Виктор держал Томаса на крючке, зная про полицейского нечто, заставляющее самоуверенного великана помогать им. Виктор действительно умел подчинять себе людей. Даже Клэнг, язвительный и вспыльчивый, не признающий ничего и никого, вытягивался в струнку при появлении "вожака". Наконец, тот же Виктор, как выяснил Дуг, защитил Конду в свое время от домогательств обработчиков. И он же запретил подвальной команде даже прикасаться к девушке.

Габриэль болтал, будто и сам Виктор не прочь приударить за Кондой, но Дуг от таких рассуждений моментально свирепел и рыком заставлял умолкать горбоносого толстяка.

После того памятного вечера Габриэль долго канючил, выпрашивая у Виктора оружие. Дуг, лежавший с опухшей переносицей, хорошо слышал его жалобные вопли. Рядом, прямо на полу, похрапывал Эрих, и Дуг молча поражался, что разбившаяся от удара скамейка не причинила контуженному гиганту ни малейшего увечья. И в эту минуту за кошмой громко заскулил Габриэль. Дуг не понял, что с ним делали, но тотчас различил протестующий голос девушки. Ей что-то лениво возразил Виктор. Но так или иначе толстяк примолк. А потом кошма колыхнулась, и в полумрак комнаты заглянула Конда. Дуг едва успел смежить веки. К такому приходу он не был готов. Проще всего было притвориться спящим. Однако и, зажмурившись, он продолжал видеть комнату ее глазами: рыжего, безобразно храпящего Эриха со связанными за спиной руками и его - грязного, с разбитой физиономией, с сизым носом и красующейся на лбу глубокой ссадиной. Ему было стыдно за свой вид, за свой запах, и когда кончиками пальцев она осторожно провела по его вздувшейся переносице, он вздрогнул так, что напугал и ее и себя. Разумеется, он вздрогнул от неожиданности, а не от боли, но Конда тут же отдернула руку. Мгновением позже Дуг расслышал, как она тихонько покидает комнату. Волшебные секунды были упущены, оставалось только беззвучно ругаться. Дуг знал: повторись все снова, - он лежал бы, не шелохнувшись.