Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05 Страница 15

Она исчезла, и в то же мгновение я почувствовал, что Время снова вступило в свои права. Первым признаком этого стал звук разбитого стекла. Стакан наконец-то упал на каменный пол террасы.

Слова Смерти меня вовсе не поразили. Она не так уж ошибалась: жизнь и в самом деле начала мне надоедать. Если Смерть не откажется от меня, когда-нибудь наши дороги пересекутся.

Я уехал из Нанси и совершенно случайно взял билет в верденском направлении. По одной из официальных версий, где-то там осталось мое тело. Точнее, не мое, а того бедняги, который дезертировал или пропал без вести. Во всяком случае, ни он, ни его солдатский медальон так и не были обнаружены.

С одной стороны, воспоминания об этих событиях невозможно назвать приятными, с другой — меня можно считать счастливчиком, выжившим после целых месяцев в холоде, под дождем и снегом, в непролазной грязи. Я был трижды ранен, меня оперировали без анестезии, и всякий раз, как только оставляли в покое, организм восстанавливался за два-три дня.

Я уехал в Бельгию и покатил в направлении Флеруса. А ведь и там я тоже умирал, причем за Республику, в которую тогда немного верил. Отсюда было недалеко до Ватерлоо, где я тоже принял участие, правда, на стороне пруссаков. И всякий раз после своей мнимой гибели я должен был бежать за границу. Причем так часто, что понятия рубежей для меня практически не осталось. Лишь иногда одни причины казались мне более заслуживающими уважения, чем другие; Наполеон разрушил то, что сумел построить Бонапарт.

Я поселился в отеле, где при регистрации не требуется называть своего имени, и на следующий день отправился на пляжи Нормандии. В дороге перед моим мысленным взором представали лица тех, кто был поделен на дюжины… военная форма, вышедшая из употребления десятилетия или даже века назад. Иногда некоторым из этих людей я даже спасал жизнь, но для них это означало не более чем отсрочку в несколько дней или месяцев. Другие оказывали подобную услугу мне, даже не догадываясь, что для меня это ровным счетом ничего не значит.

Целый долгий день я провел на пляже, созерцая следы былых сражений. Я зашел отобедать в маленький ресторан неподалеку. Рядом со мной расположилась компания посетителей преклонного возраста. Две женщины, они говорили между собой по-английски, или скорее — по-американски. Наверное, они тоже совершали паломничество по старым местам, воскрешая в памяти воспоминания, обсуждая своих знакомых, погибших и пропавших без вести. Женщины говорили громко — видимо, обе глуховаты. Я поймал себя на мысли: кажется, они сожалеют, что не погибли на этих пляжах. Тогда бы навсегда остались молодыми.

Именно в тот момент я и понял, что, по сути, тоже совершаю паломничество. Но, в отличие от этих женщин, я всегда был молодым и мог вспомнить гораздо больше погибших друзей. И если бы мне вздумалось навестить все места, где они погибли, пришлось бы проехать всю Европу, а потом еще заглянуть в несколько уголков Азии, Африки и Америки.

Но у меня вовсе не было желания ждать так долго.

Я все же прибавил один этап к своему неудавшемуся паломничеству. Очень короткий. Всего лишь заглянуть к мысу Барфлёр, где я умер в самый первый раз, в 1692 году.

Тогда мне еще не было шестнадцати, я был юнгой на одном из кораблей графа де Турвиля. Во время сражения вражеское ядро сломало рею, и с огромной высоты я рухнул в море. Я не умел плавать и сразу утонул, при этом счастливо избежав встречи с мешком бомб, брошенным с нашего корабля. Очнулся уже посреди океана, не понимая, что произошло.

Тонуть — довольно мучительная процедура, тем более когда это происходит с тобой в первый раз. Тогда мне казалось, что и в последний. Едва очнувшись, я принялся плыть, не зная куда и не задаваясь вопросом, что же со мной все-таки случилось. Это, несомненно, было чудом, за которое нужно благодарить своего небесного покровителя — святого Петра, держащего ключи от рая. Вознеся длинную благодарственную молитву, я едва не умер во второй раз, захлебнувшись морской водой. Какое-то время спустя, получив смертельный удар ножом, я впервые задумался, что, возможно, чем-то отличаюсь от всех остальных людей.

Как и везде, здесь тоже все изменилось. Я даже не узнал место, где когда-то вылез из воды. Задумчиво созерцал пляжи и прибрежные утесы. Здесь все когда-то и началось. Отчего бы именно в этом месте все и не закончить?

Неподалеку расположились несколько семей. Дети играли и купались, испуская радостные крики. Какие-то пожилые парочки, старички под зонтиком: она вяжет, а он разглядывает горизонт в бинокль. У меня такого не будет никогда. Два раза я был женат, но я оставался молодым, а супруга с годами все более и более дряхлела. Я замечал в ее глазах удивление и даже немой упрек. Позже у меня было лишь несколько мимолетных (в моем представлении) связей. Иногда они длились по несколько лет, но потом я исчезал, чтобы моя тайна не выплыла наружу.

Я смотрел на молодые парочки, которые целовались, спрятавшись под покрывалом, и, полагая, что на них никто не смотрит, предавались более откровенным ласкам. Это зрелище породило во мне жалость к своей необычной судьбе. Я отвел взгляд, мысленно утешая себя, что все еще могу пережить нечто подобное… если, конечно, пожелаю.

Мне хотелось умереть, но не на глазах у детей. Я решил подождать, а чтобы скоротать время, купить какую-нибудь книжку и заказать пива в местном ресторанчике. К тому же неплохо бы и поесть. Какой смысл терпеть страдания от голода, когда собираешься причинить себе гораздо более сильные?

Я заглянул в ресторанчик, заказал бутылку пива, содовой, брусок шоколада и столько пирожных, что хватило бы на оголодавшее семейство из четырех или даже пяти человек. Затем взял бутылку вина с завинчивающейся пробкой, которую можно открыть без помощи штопора. Некоторое время спустя обнаружил, что пакет, который взял с собой, слишком тяжелый. Мое тело вовсе не собиралось умирать и приняло предосторожности, чтобы во время следующего воскрешения я не страдал от голода и жажды.

Наконец наступил вечер, и пляж опустел. Я потихоньку побрел вдоль берега, чтобы найти спокойный уголок. И уселся лицом к заходящему солнцу, достав пистолет. Я всегда носил его с собой: после трех столетий выживания это стало инстинктом.

Сняв рубашку, я расстелил ее на песке неподалеку. Мне хотелось, чтобы все обстоятельства моего самоубийства были предельно ясны, и никого случайно не обвинили. Единственное, о чем я сожалел, так это о том, что не написал предсмертную записку. Но ужасно не хотелось возвращаться к машине и разыскивать ручку или карандаш. Бросив последний взгляд на океан, когда-то пробудивший меня к вечной жизни, я недрогнувшей рукой пустил себе пулю в сердце.