Журнал «Если» - «Если», 2003 № 10 Страница 15

Пока второй ломал голову над этой загадкой, первый побрел дальше.

И миг, который мог стать мигом встречи, иссяк. Теперь второму стало ясно, что эта встреча никому не нужна.

Просто ему хотелось хоть раз в жизни, хоть напоследок, обнять отца, который даже и не был отцом…

Но когда время поджимает, не до наивных желаний. Время в данном случае проявило себя обострением привычной боли под ложечкой. Тому, кто ушел считать, эта боль, очевидно, еще только предстояла.

Второй развернулся и пошел в другую сторону.

Очень скоро он оказался у дверей солидного офиса.

Его одежда и уверенная походка не внушили опасений ни секретарше, ни охране.

— Господин Вишняков у себя?

— Да, но у него посетитель.

— Господин Колопенко? — Да.

— Они оба ждут меня.

Входя, он очень быстро сунул руку за пазуху и беззвучно опустил предохранитель «вальтера».

— Мне нельзя волноваться, — тихо сказал он, когда эти двое, Вишняков и Колопенко, повернулись к нему. И сосчитал до двух — раз, два!

Больше было ни к чему.

Евгений Лукин

Старый чародей

Глушилка

И тут я включаю свой аппарат! Они в страхе, в ужасе, как перепуганные овцы!

Вот такая ты падла… — ворчливо упрекнул заказчика старый колдун Ефрем Нехорошев, выслушав до конца его горестную историю. — Не любишь, значит, когда народ душой отдыхает?

Выходя из запоя, он всегда бывал грубоват в общении, но хамил настолько добродушно, что на него почти не обижались.

А тут попался такой клиент — спичку не поднеси. Дерганый, руки бессмысленно перепархивают с места на место, острый кадык выставлен жертвенно и вызывающе, как у гугенота в канун Варфоломеевской ночи. Нате, режьте!

— Я, между прочим, тоже народ! — завелся он с пол-оборота. — И еще неизвестно, кого больше: таких, как я, или…

Чародей взгоготнул.

— Больше, меньше… — лениво молвил он. — Кто громче — тот и народ, понял?

Гость стиснул зубы. Скулы и впалые бледные щеки его пошли пятнами. На мгновение показалось даже, что встанет сейчас и хлопнет дверью.

Не встал. Сдержался.

— Ладно! — бросил он. — Будь по-вашему. Такая я падла… Но, в принципе-то, их заткнуть можно вообще?

— Да можно… — хмуро отозвался ведун, чувствуя, что не отвяжется клиент, ох, не отвяжется. А бить кудесы с похмелья Нехорошев страсть как не любил. — Всё можно… Почему ж нельзя? Наложу на тебя заклятие…

— На меня?!

— Ну не на себя же! Чик-пок — и все дела. И не будешь ты их больше слышать…

Пару секунд посетитель пребывал в оцепенении.

— Ну нет, — сказал он наконец. — Я зачем дачу покупал? Чтобы в мертвой тишине сидеть?.. А скворцы? А лягушки?.. Опять же здороваться надо, если сосед окликнет…

— Так я ж тебя не совсем оглушу… — поморщившись, успокоил кудесник. — Лягушек будешь слышать, скворцов… соседей… если поздороваются…

Заказчик метнул быстрый недоверчивый взгляд на колдуна и погрузился в тревожное раздумье.

— Хм… Я-то думал, вы на других заклятие наложите… — с сомнением пробормотал он. — Или уж сразу на всю территорию…

— На территорию — дорогонько станет, — заметил старый чудодей.

Помолчали, соображая. На мониторе, свесив сонную морду на пыльный, слепой, чуть ли не паутиной подернутый экран, распростерся лохматый котяра.

— Одного не понимаю, — пожаловался клиент. — Зачем они с собой динамики на природу тащат? Неужели в городе не наслушались? С соседями тоже повезло… Справа Дмитро Карабастов, слева Валерка Прокопьев…

Хозяин комнатенки делал вид, что слушает, даже временами кивал с сочувствием, сам же прикидывал, как бы это ему схитрить и обойтись каким-нибудь колдовством подешевле да попроще, чтобы особо мозги не напрягать. Муторно было Ефрему, маятно. А на порог заказчику тоже не укажешь — примета плохая.

— Ну хорошо, не можешь ты без грохота в ушах, — с надрывом продолжал гость. — Ну и купи себе дебильник с наушниками! Но зачем же всю округу-то глушить?..

При слове «глушить» старый чародей встрепенулся, мутные глазенки вспыхнули. Стало быть, осенило.

— Во! — вскричал он. — Точно! Поди купи дебильник… простенький, без наворотов…

— Вы что, издеваетесь?! — Клиент все-таки вскочил.

— Ты знай слушай! Луна сейчас в первой четверти, так? Выйдешь сегодня из дому ровно в полночь, дебильник держи за пазухой. И следи, чтобы месяц все время был за левым плечом. Потом поплюй на четыре стороны и проводки с наушничками, слышь, пооборви… Прям под корешок, не стесняясь. Только смотри, не вздумай выбросить — я из них потом на дебильнике наузы навяжу, понял?

— Что-что навяжете?

— Наузы. Узлы такие с наговором… И начнет он у тебя работать как глушилка. Дешево и сердито! Гектар покроет запросто, а тебе ведь больше и не надо, верно? Сколько у тебя там участок? Соток шесть?..

Высадившись из дребезжащего разболтанного автобусика на конечной остановке, Егор Надточий обогнул селение и двинулся дубравой в направлении дачного поселка. Кончался апрель. С корявых веток в изобилии свисали светло-зеленые червячки на взблескивающих исчезающе-тонких шелковинках, и Егору то и дело приходилось между ними лавировать.

Он шел, не пряча язвительной улыбки, и время от времени оглаживал глубокий карман шортов, где таился зачарованный дебильник с наузами из проводков. Проще говоря, глушилка. Постановщик помех. Нужды в нем пока не было: ни приемника окрест, ни телевизора. Обирая сухие веточки, сердито потявкивал невидимый дятел — надо полагать, не та личинка пошла. Справа в промежутках между стволами пошевеливала серым расплавом листвы осиновая роща, слева синело небо да пучилось плотное белокочанное облако.

«Ох, попрыгаете вы у меня, господа… — предвкушал Егор, проныривая под очередным светло-зеленым червячком. — Ох, и попрыгаете…»

Прямо по курсу воссияли заливные луга, и тут же, отразившись от водной глади, ясный женский голос из отдаленного динамика ликующе объявил: «А теперь в исполнении казачьего хора послушайте песню на слова поэта Гийома Аполлинера «Под мостом Мирабо тихо Сена текёть…»

Впереди заголосили, задишканили — с гиканьем, топотом и присвистом. Егор содрогнулся.

Вскоре показались первые дачи. Аудиодуэль Карабастова и Прокопьева была слышна издали. От взрывов тяжелого рока вдребезги разлетался среброголосый хор мальчиков из неблагополучных семей, а на противоположном конце поселка кто-то оглушительно пел навзрыд «Очи черные», причем врал, как даже цыган не соврет, продавая лошадь.