Александр Тюрин. - Волшебная лампа Генсека Страница 15

И в самом деле, вымя девушки Даши сгодилось бы для ВДНХ. Медсестра зарделась, но не сказала: «Хам».

– Может, вместе телик посмотрим, Дарья? Намедни мне показывали крупным планом коитус у товарищей китов, так что в этот раз увидим, наверное, интимную жизнь носорогов или горилл. Что как-то нам ближе и полезнее будет.

Уход Даши отчасти напоминал бегство. Я же улегся на койку, потому что стало не слишком приятно сидеть. В прикрытые глаза полился куда более мощный поток света, чем вчера. И давление на лоб оказалось куда существеннее. Свет этот распределился какими-то полосами, потом сконцентрировался в нескольких лучащихся полюсах. Он напоминал беззвучный, но бурный водопад, за стеной которого двигались малооформленные тени. Я потянулся к нему и… приняв сокрушительный, но безболезненный удар, превратился в какую-то взвесь.

Минуту я ничего не соображал, меня крутило и вертело, как струйку воды в турбине Днепрогэса. Затем я себя снова осознал: и сверху, и внизу, и слева, и справа, и еще где-то. Я даже понаблюдал самого себя в разных позах и с разнообразными выражениями лица: за столом, во время допроса клиента, дома, в койке. Во мне протекало сразу несколько потоков мыслей на всякие темы, накатывали совершенно разномастные чувства, мелькали воспоминания, мгновенно всплывающие пеной из какой-то затхлой глубины.

Я даже участвовал сразу в нескольких автобиографических сценках. Снова вымучивал сочинение на вступительных экзаменах в университет, снова изучал адскую машинку на занятиях в разведшколе, пытался врубиться в строчку из Имру-уль-кайса в аспирантуре, свирепо устремлялся к Лизе Розенштейн в лифте, собирался спикировать из окна дома на Загородном, 32, боксировал с Затуллиным в курилке, думал о геофизике и создателе внутренней идеологии Борееве, просто отпирал какую-то дверь, протискивался в какой-то автобус, дул где-то чай, делал еще десяток вещей. Причем это повторялось по нескольку раз, опять и опять с небольшими вариациями. Моя судьба расщепилась и ее обрывки вертелись, как белки в барабане.

Кажется, я совсем свихнулся, сшибся с катушек, ошизел, охренел.

Некоторые из тех персонажей, что были раньше мной, несколько изменили внешность, отрастили вислые усы, нос румпельного вида, клочковатую бороденку. В моей личной «тыкве» объявились чуждые мне содержательные мысли. Моментальные картинки воспоминаний всплывали из чужих глубин. Меня насыщали совершенно несвойственные мне и просто даже диссидентские чувства - такие, например, как неприязнь к родному государству. Нелюбовь к горкомам и обкомам, к танково-тракторным заводам. Я святотатственно пожелал поражения советским хоккеистам на ближайшем чемпионате. Ужас какой нестерпимый…

Я лихо строчил сочинение на тему, взятую Фимой Гольденбергом на экзамене. Я палил из «Узи» в какой-то траншее, и передо мной подыхали, гримасничая, неизвестные мне грязно-смуглые физиономии. Я умело душил какую-то бабу шарфом в лифте и тащил ее за ноги в подвал. Я валился из окна и расплескивался по ледяной земле…

Пакостники, мерзоиды. И это называется эксперимент! Они привили мне шизофрению! Очень удачно и крепко. Зачем мне жить чужими судьбами, если я в здравом уме? Или мне уже не взяться за ум, потому что за него взялись другие?

Помимо бореевцев, я почувствовал и других экспериментаторов, что были поглавнее и помощнее.

Они, собственно, и размазывали меня по предметному стеклышку, делили на части. Что-то прививали мне, куда-то подсаживали. Я различал их морды, пялящиеся на меня через увеличительные трубы.

И я продолжал стараться для них.

Я летел стервятником над пустыней, и увеличивающее «окно» посередине моего взгляда показывало невероятно аппетитную гниющую тушу буйвола. Как жаль, что предстоит ее делить с червями и личинками мух.

Я крался хищником, раздвигая мордой жесткий кустарник, и полоса, пересекающая мой взор, выделяла на размазанной линии горизонта четкие силуэты антилоп, полных быстрой и свежей крови.

Я рвал живот добыче, не потерявшей еще жизненного тепла, стремясь вначале сожрать хорошо поддающиеся распаду потроха, ворох кишок и зыбкий шмат печени.

С ощущениями хищника, раздирающего живот своей добыче, я сидел за столом в одном из гэбэшных кабинетов и чувствовал, как трепещет и торопится кровь в пунцовом «клиенте», как екает его печенка.

Я в каком-то другом помещении перебирал папки «клиентов», при этом полнился чувствами стервятника и словно выделял своим телескопическим взглядом набирающую сладость мертвечину.

Я втыкал клыки в дрожащую лакомую плоть и одновременно стрелял из пистолета в аккуратно причесанный затылок, чтобы через мгновенее подхватить обмирающее тело за шиворот и швырнуть его в яму.

Все это происходило практически одновременно. Я не мог избавиться от наваждения, выскочить из круговерти, наоборот, она включала в себя новые потоки и струи. Судьбы пересекались, объединялись и скрещивались.

Я был животным, удирающим от хищника… чувствовал как неумолимые клыки входят в мою брызжущую болью шею… ловил ломающимся затылком пулю… был гниющим трупом и ощущал, как личинки мух своими едкими слюнями превращают меня во вкусную похлебку.

Я был… был… был… пока не превратился в какой-то сплошной вой ужаса без надежды на забвение. Я узнал каждую судьбу, но не было среди них ни одной, ведущей в рай. Зато я отлично понял, что такое ад и геенна, и с чем их едят.

Пропал бы, загнулся, если бы не обнаружился во мне зритель, не тронутый происшествиями и не растерявшийся. Этот полюс нетронутых сил, самодостаточная частица, психический электрон, бросился искать выход в ущельях потусторонней жизни. И ничего бы не нашел, если бы какая-то светящаяся тень не ткнула указующе куда-то пальцем.

Я вместе со своим электроном заметил завесу, экран, водопад, за которым неясным силуэтом проглядывалась моя институтская каморка. Такая милая и уютная. Неужели имеется дорожка обратно? Я миллион раз бросался к своей уютной конурке, я дергался, рвался навстречу ей, я словно миллион раз получал доской по лбу и, наконец, вся потусторонняя мерзость исчезла. Кстати, за мгновение до этого я обернулся назад и запечатлел в памяти режиссеров этого спектакля. На удивление они имели человеческие очертания. Там был бес с пальцами, вымазанными в кровавой еде, демоница со свисающими титьками и открытым лоном: строгий демон с гордо воздетым подбородком. А вот ангелов я там не заметил: похоже, они не заинтересовались мной. Между прочим, демоны помахали мне, намекая на скорое свидание.

А потом случилось свободное падение в пропасть. Спустя тысячу лет или пару минут - хронометраж казался бессмысленным - в провал помаленьку стали присачиваться звуки.