Михаил Харитонов - Рассказы (сборник) Страница 15

— Кощунство, к тому же неумное, — сириец повёл смуглыми плечами.

— Да, неудачно, — согласился логик. — Очевидно ведь, что Господь, став человеком, не мог не стать могущественнейшим из людей, что Он и совершил, выбрав участь величайшего правителя своего времени. Иначе как бы он освободил людей? Разве кто-нибудь, кроме Кесаря Августа, мог бы запретить рабство, сделав всех свободными, равно как и уравнять граждан и неграждан, патрициев и плебеев, открыв дорогу человеческим способностям?

— Вообще-то такие реформы пытались проводить многие правители, — принялся рассуждать высокоучёный Аркисий. — Даже в Египте был фараон, мечтавший о чём-то подобном, равно как и в Китае находились правители, любившие людей и мечтавшие о переменах. Что касается Персии, мы знаем, что последователи Маздака проповедовали полное равенство и общность имуществ…

— Это было уже после Воплощения Августа, — уточнил Феомнест, — и под влиянием его деяний. Интересный пример логической ошибки: вывод более сильного тезиса из менее сильного. Из равенства возможностей не следует равенства действительного, и равенство прав не означает равенства полномочий…

— Так или иначе, — перебил Эбедагушта, — никакой смертный правитель не способен провести такие реформы, так как за ними неизбежно следует всеобщий бунт сильных мира сего… Взят был Кесарь Христос бунтовщиками, ведомыми Пилатом Понтийским, сим Брутом новым, и судим был судом неправедным, и распят на конском ристалище, — нараспев прочёл благочестивый сириец из Краткого Евангелиона, — и страдал, и умер, и был погребён. И воскрес во славе, и покарал злодеев, и утвердил новый закон Рима. И по завершению славных деяний взошёл живым на Небеса, и сел одесную Отца. И паки грядёт со славою судить живых и мёртвых.

Собеседники замолчали. Всем представилось одно: Рим, Циркус Максимус, беснующаяся толпа, и посреди главной арены — высокий крест, к которому пригвождён истерзанный человек в золотом венце.

Даже скептик Аркисий невольно прошептал: «Господи Августе Христе, сыне Божий, помилуй нас».

— Но вернёмся же к нашим баранам, — отвлёк присутствующих от высоких переживаний Феомнест. — Что дальше?

— Дальше Харитон становится неубедителен, — признал Световит. — У него Кесарь Август — всего лишь человек, хотя и могущественный. Творец же, как и уже сказал, воплотился в нищем иудее, который своей проповедью подрывал единство иудеев, за что и был казнён.

— Пилатом? — на всякий случай уточнил логик.

— Да. В харитоновском романе Пилат — римский наместник в Иудее в должности перфекта. У Харитона он вступает в сговор с иудеями, распознавшими во Христе врага их мерзкой религии.

— Ну хоть это не лишено убедительности, — снизошёл Ном. — Что же дальше? Кесарь воскрес и покарал вредоносное племя?

— О воскресении Харитон пишет невнятно, — сказал Световит. — Во всяком случае, Рим остался языческим. Христианство же тайно распространилось среди иудеев, а потом и среди других народов. Но один из кесарей, Тит Праведный, узнаёт от христиан о злочестии иудейского племени и их планах по порабощению мира. Тогда он нападает на их страну и главный город, и даже разрушает храм, где они приносили своему демону кровавые жертвы. Иудеи, однако, успевают спасти свои сокровища, которые прятали в храме. Потом они умерщвляют праведного Тита с помощью какой-то женщины, иудейки, бывшей его тайной любовницей…

— Два раза один и тот же сюжетный ход? Плоско, — заметил Феомнест.

— После же, — продолжал славянин, — иудеи основывают заговор против Рима и всех людей, рассчитанный на столетия. Свои сокровища они тратят в основном на то, чтобы вскормить врагов цивилизации, ибо принимают решение стереть с лица Земли образованность и культуру и погрузить наше отечество и весь мир во мрак невежества…

— Ну, это уже полная чепуха, — сказал Аркисий. — Жизнь невозможно повернуть назад.

— Почему же? — не согласился Феогност. — Представьте себе, что, скажем, Мусейон был бы уничтожен пожаром, как при Гае Кесаре Предтече. Это не остановило бы прогресс, но задержало бы его надолго.

— Вот, вот именно! — Световит поднял палец. — Собственно, в романе описывается именно это, а всё остальное — лишь предыстория. Харитон написал книгу о том, как иудеи вложили средства в уничтожение Мусейона. В двести семьдесят третьем году они подкупили кесаря Аврелиана, который нуждался в деньгах для подавления бунта. Условием кредита было сожжение библиотеки Мусейона, что тот и исполнил.

— Дешёвая конспирология, — Аркисий Ном вытянулся на ложе до хруста в спине, — к тому времени уже существовало книгопечатание.

— В мире, измышленном Харитоном, иудеи не допустили его появления, — ответил Световит. — Они тайно убивали изобретателей и учёных, а если не могли — истребляли или порочили их труды. Так они поступили и с трудами Герона!

— То есть эолипил не было создан, и сила пара осталась неизвестной людям? — уточнил Феогност. — Мне кажется, это излишнее предположение. В мире, где сохранилось рабство, мускульная сила должна быть дешевле пара, особенно на первых порах. Только там, где рабочие руки стоят дорого, возникает потребность в технике. Труды Герона остались бы просто невостребованы…

— Давайте заканчивать, — попросил Аркисий. — Что там дальше?

— Я пока не дочитал до конца, — признался славянин. — Кажется, мир погружается в упадок, именуемый у Харитона Тёмными Веками. В эпилоге описывается наше время, представленное в виде диком и отталкивающем.

— Ну что ж, любопытно, — не без разочарования в голосе подытожил Феомнест, — хотя я ожидал от Харитона чего-нибудь более оригинального, с множественными перипетиями и неожиданным финалом. Похоже, ему не стоит браться за большую форму.

— Странно и непонятно, — добавил сириец, — зачем этому Харитону понадобилось богохульствовать, представляя Спасителя нашего в неподобающем виде. Это не только кощунственно, но и безвкусно…

— О, насчёт вкуса, — логик досадливо хлопнул себя по лбу, — как я мог забыть? Мой друг Камерарий, ботаник, путешествующий по Индии, вчера прислал мне корзину смокв необычайной сладости: интересный природный феномен. Я продегустировал их с охлаждённым белым хиосским вином — разумеется, в научных целях. Сочетание показалось мне интересным. Не желают ли коллеги принять участие в исследовании?

— Пожалуй, — оживился сириец, — сегодня ведь, кажется, вино дозволено.

— Суеверие, — не удержался высокоучёный Аркисий, — Христос Август не вводил никаких постов, всё это позднейшие выдумки суеверных людей.