Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура Страница 15

"Война может и должна быть прекращена, — заявлял Сенека с высокой кафедры, взгромождаясь на нее между своими изнурительными опытами. — Я признаю войну, как одно из наиболее ярких, наиболее могучих, скажем так, проявлений человека, но высшей смысл для человека — удержаться от войны, исключить ее из нашей жизни, как можно исключить излишества в пище или сексе, война — это одно из самых больших искушений, война — это глобальное излишество, и с него следует начинать великий путь отказа. Представьте себе: зоны войны отменены… Рвы засеяны цветами… Пусть бродят по ним свободные кони… Пусть девушки вдыхают запах роз без примеси гари…"

— Но, позвольте! — возразил ему однажды средних лет, обширного телосложения, еще тогда незнакомый, профессор. — Запах напалма может украсить запах розы, во всем свое наслаждение, свой шарм. Вы, милейший, — Эпикур, перебирая тяжелыми ножками, взбежал на сцену и оказался рядом с кафедрой, — что-то здесь перепутали. Наслаждение везде. И нечего, — он размахивал перед носом Сенеки толстым пальцем обжоры, — нечего отрезать нам путь к истинным наслаждениям. Выхолащивать саму человеческую природу, закрывать бездонный колодец человеческой души какими-то цветами, ведь в этом колодце, на дне его, вечные, сверкают звезды. И это — звезды наслаждения.

Зал просто разорвало громом аплодисментов. Эпикур галантно раскланялся, и не подозревая, что в одну минуту приобрел себе не только научного оппонента, а и смертельного врага. Но что мог противопоставить Эпикуру какой-то профессор, замкнувшийся возле самой крыши центрального здания Института со своими мышами.

Глава 11. ЛАБОРАТОРИЯ (окончание)

Сквозь огромные прямые стекла, накрывающие лабораторию, лилось на макет солнце. Солнце затмевало сильную лампу, и на мышином тренажере от него появлялись лишние тени. Оба лаборанта спали на своих стульях. Один спал с откинутой головой и открытым ртом, другой, напротив, положив руки на колени и опустив стриженую голову на грудь. Сенека подошел к тому лаборанту, что спал с открытым ртом и, стараясь не разбудить молодого человека преданного науке, осторожно пинцетом снял с его челюсти, с мокрого белого зуба прилепившийся мини-макет бронекомарика. Бронекомарики содержались в специальных емкостях. Накануне в одной такой емкости обнаружилась трещина, и теперь механические кровососы, налитые бензином, были повсюду. Еще одного бронекомарика Сенека за пять минут до того выковырял скальпелем из-под собственного ногтя.

— Да, лаборатория! — рявкнул он в телефонную трубку, не дав массивному аппарату даже звякнуть. — Да, сам профессор Сенека. — На том конце девушка журналист только облизала губы, а он уже закончил грубо. — Все данные по эксперименту через неделю в отчете!

Телефонный шнур, вырванный из гнезда, как мышиный хвост судорожно свернулся на пыльном полу. Сенека с размаху ударил себя по щеке и, наверное, уже в сотый раз, растер между пальцами бензиновое пятно.

— Спрашива-ают… Спрашива-ают… Результаты им подавай!.. Свободная военная журналистика, называется! — Не просыпаясь первый лаборант с силой сомкнул челюсти, вероятно, ему что-то приснилось.

Профессор Сенека, упираясь ладонями в стеклянный край макета, пристально рассматривал сложившуюся позицию.

— Вот! — сказал он. — Вот так, правильно, мальчики!

Тонизированные ядами, током и маленькими порциями возбуждающих газов, вырывающимися разноцветными фонтанчиками из тоненьких распылителей, мыши шли в атаку. Глаза грызунов были полузакрыты, с резцов капала слюна, а розовые хвостики задорно торчали вверх. Смешно топорщились их маленькие неудобные костюмы, но по этим костюмам, как легко можно было отличить пряного от гливера. Мумми-смертник в своей железной коробочке наконец перестал скрестись, быть может, издох сам по себе без специального газа. Сенека достал лупу и разглядывал позицию. Работал, урча моторчиком, бульдозер, выкапывающий в белом, специально насыпанном грунте братские могилки; над подземными укреплениями пряных взлетали разноцветные ракеты. Одна ракета достигла верхнего стекла лаборатории и, звонко стукнувшись о него, рассыпалась искрами. Эксперимент проходил хорошо. Второй лаборант даже похрапывал от удовольствия. Сенека потирал руки. С гудением возле самого уха профессора прошла бронестрекоза. Бронестрекозами управлял специальный компьютер и, в отличие от свободно функционирующих бронекомариков они, как и "пи-пи-эр", выполняли строго боевую задачу.

Вся картина боя в миниатюре была совершенно лишена логики и здравого смысла, что и следовало доказать. Картина не несла в себе ничего нового, и это обстоятельство Сенека предполагал обсосать в своем отчете, обыграть и выставить перед почтенной аудиторией, как одно из доказательств своей основной доктрины. Он давно утверждал, что вообще-то сверху виднее и следовало бы все это свернуть. А если кому и нужна война для развития технического прогресса, то вполне достаточно макетов и хорошо простроенных математических моделей. Мышку, ее если и жалко убивать, то ради науки не очень жалко, а голую цифру, ту и вообще не жалко.

— А где же наш оппонент? — довольным голосом спрашивал себя Сенека, приближая увеличительное стекло и внимательно разглядывая детали. — Куда же наш сластолюбец забрался?..

Ушло немало времени, пока удалось обнаружить ту самую противную мышь в попорченном резиновом чехле. Но теперь от чехла остались лишь коричневые пятнышки на ее тельце. Мало того, рядом с маленьким ротным была еще одна мышь, жирная, лысая и совершенно голая. Тихонечко и сладострастно попискивая, мыши спаривались. И их тени медленно раскачивались на меловом рельефе. Ротный и санитарка устроились в ложбинке, оставленной неосторожной пятерней лаборанта, их прикрывали край разорванной палатки, и фиолетовый дым, текущий над всею позицией.

— А-а! — сказал Сенека. — Хорошо, — он порылся в своем халате, извлек длинные хирургические ножницы и, прицелившись, попробовал сверкающими остриями ухватить за горло проклятую мышку, нарушающую всю стройную концепцию. — Иди… Иди сюда!

Подняв высоко над столом жертву, одновременно перерезая ей горло и поворачивая к свету, профессор вдруг увидел, что взял не ту особь. На концах ножниц дрожала усиками, закатывала глаза жирная голая санитарка.

"Это все от солнца… Нечистота экспериментального поля, — подумал Сенека, — нужно будет закрыть все стекла черными щитами, тогда не будет подобных ошибок… — он бросил жирное дрожащее тельце в мусорную корзину рядом со столом, и острия ножниц опять направились в зону боевых действий. — Ну, где же ты? Куда ты убежал?"