Алексей Егоренков - Змеиный бог Страница 15

Механическая дочь изящно развернулась и заскользила вдоль стены, приближаясь к слингеру. Тот быстро оглядел ее рельс. Направляющий желоб опоясывал комнату так, чтобы суставчатые лапы могли добраться до любой мыслимой точки. Но срезать поперек железной деве позволено не было.

Еще раз оттолкнувшись ногами, Пепел отправил себя к противоположной двери. Механическая дочь, ни секунды не мешкая, продолжила ход, подбираясь к нему по дуге. Стрелок опять выбросил ноги, стараясь откатиться к той двери, что еще не пробовал — одна из них могла оказаться незапертой.

БУМ! Дверь не поддалась. Он так и остался в ловушке.

Многорукая Энни сменила направление и заскользила к добыче кратчайшим возможным курсом. Кто-то наблюдал за ней, догадался Пепел. Наблюдал и направлял ее движения.

— Э-ЭХ, МОЛОДЫЕ! — взревел под куполом дребезжащий голос. Скрипнула рукоять, потом еще и еще раз, тише и тише.

— Прошу прощения, — раздался голос Бэббиджа, еще отдававший жестью, но уже переносимой громкости. — Так лучше? Я говорю: э-эх, молодые, только оставь без присмотра!

Тяжело дыша, стрелок оглядел расписной купол, но репродуктора нигде видно не было.

[ФОН] /// Stars Fell On Alabama /// BILLY HOLIDAY

КРК! Скрытый рупор каркнул, и с потолка заструился медовый джаз. «Падали звезды на Алабаму». Фонографическая запись леди Дэй.

— ВЫРУБАЙ, Куклодел! — крикнул Пепел. Глаза стрелка бегло обшаривали стены. — Я не твой человек. Мексиканец соврал! Я даже не солдат.

Он перевел дух, истекая ручьями пота в чужом мундире.

Репродуктором, не к месту осенило стрелка, был весь параболический купол.

Джазовый фон сделался вполовину тише.

— Я знаю, юноша. — Голос дрожал как листовое железо. — Такова цена, которой я хотел, и мне придется взять ее. Какова была ваша цена — я понятия не имею. Но, раз уж вы явились сюда добровольно, извольте честно ее оплатить. В конце концов, для вас всё закончится, а мои страдания… мои страдания вечны.

Голос утих, и, к облегчению Пепла, механическая дочь остановилась, шевеля конечностями у двери напротив.

— И скольких ты замучил здесь?

— Замучил? — укоризненно каркнул голос. — Юноша, за завтраком вы не слушали меня совершенно.

ДЗИНЬ-нь!

Машина дернулась и снова заскользила навстречу измотанному слингеру.

Фут-фут-фут, — гироскоп колотился в ней словно механическое сердце.

— Это устройство, юноша, — произнес репродуктор, — создано не для пыток. Это памятник юности, любви и нежным ласкам моей Аннабель.

Слингер подобрал колени к груди. Он беззвучно выдохнул, готовясь к новому танцу смерти.

Ловко подоспевший памятник любви цапнул его за плечо, с мундиром прихватив изрядную складку кожи.

— М-м-м! — рявкнул Пепел, отпихнув себя ногами прочь. След от щипцов полыхал на его плече адским огнем. Сквозь сукно мундира проступила кровавая улыбка.

— Не сопротивляйтесь, молодой человек! — посоветовал жестяной голос. — Вы сами делаете себе больно. Доверьтесь Аннабель, я прошу вас.

Сквозь пот и кровавый туман стрелок оглядел похожие двери. В эту он уже ломился… и в эту, и вон ту за ручку дергал, чтоб развернуться… Отсюда они вошли. Всё заперто. Лишь один возможный путь остался непроверенным.

Крепко сжав кулаки, Пепел ждал. Механическая дочь, — фут-фут-фут, — осторожно заскользила ему навстречу.

— Вот и правильно, вот и хорошо, — пробубнил над ним купол-репродуктор. — Аннабель не желает вам зла! Она никому, никогда его не желала, и это качество для меня, ее родителя и автора, по-прежнему свято.

— Поверю на слово, — хрипло отозвался стрелок. Он развернулся и, грохнув каблуками о стену, пронесся в кресле через комнату. Цепкие конечности железной Энни опять ухватили воздух.

БУМ! Последняя дверь подалась и распахнулась у него за спиной. В попытках уберечь равновесие с помощью одних лишь ног слингер пронесся полдюжины футов и рухнул на спину, прямо в кресле, во что-то мягкое.

Над ним расстилался синий балдахин, шелковый небесный свод, испещренный звездами и кометами, меж которых двусмысленно корчился полумесяц. Та перина, что не давала Пеплу встать на ноги, еще хранила запах девичьих волос и парфюмов. Плюшевый заяц валялся на тумбочке у изголовья, воздев к небу черные бусины-глаза.

Стрелок приподнял голову и осмотрел спальню, немедленно обнаружив портрет дочери хозяина, висевшим у изголовья. Та нетвердо улыбалась в окружении омелы и лент, будто желая извиниться за все похоронные хлопоты.

Из башни, не считая джазовых рулад, не доносилось ни звука. Пепел облегченно выдохнул.

— Привет, Энни, — сказал он.

Взь-цнь-з-ЗИУ!

Дверь распахнулись, грохнув о стену, и на пороге возникло механическое чудище. Машина вертелась так и эдак, но рельс не пускал ее в комнату настоящей Аннабель.

— Извини, солнце, — прохрипел стрелок, утопая в мягкой кровати. — Ты очень красивая леди, но я уже накувыркался на сегодня.

— Вы излишне скромны, юноша, — проблеял голосок откуда-то сбоку. Пепел повернул голову. Плюшевый заяц больше не лежал, глядя в потолок: он сел прямо и смотрел, и во рту его обнаружилась крошечная медная воронка.

— Бэббидж, — Пепел мучительно сглотнул. — Я догадываюсь, что здесь произошло. И в этом никак нет моей вины.

— В этом виноваты все мы, молодой человек, — скрипуче возразил заяц. — Вы. Я. Тот молодой кобель, что сбежал от наказания к Стене.

— Ты похоронил дочь, а потом жену. И еще — сколько? Полдюжины? Дюжину невинных парней? А виновный и ушел себе, так? Не довольно ли смертей, Бэббидж?

Плюшевый заяц бессмысленно пялил на него стеклянные глаза.

— И ребенок. Был еще ребенок, — вдруг мягкая игрушка захрипела и забилась в механических конвульсиях. — НЕ ГОВОРИ, ЧТО ТЫ НЕ ЗНАЛ, ЧТО У НЕЕ БЫЛ РЕБЕНОК!

— Спокойно… Чарли, спо… — Пепел заворочался, надеясь хотя бы повалиться на бок, но мягкая перина встречала его как заботливая ладонь, всякий раз укладывая на место.

БУМ!

Стрелок поднял голову, и как раз вовремя. Механическая дочь покинула рельсы и грохнулась на пол. Ее стальная нога секунду помаячила в дверном проеме и скользнула прочь, будто не желая ничего видеть. Пепел отчаянно возился, пытаясь отодвинуться как можно далее. Жужжа и цокая щупами о дощатый пол, машина достигла кровати и скрылась из виду, лишь затем, чтоб подняться во всей механической красе и рухнуть ему на колени. Она цеплялась, возилась и царапалась, толчок за толчком перебираясь выше.