Андрей Лях - Реквием по пилоту Страница 16

В итоге слабоумный чарльстон доконал-таки мистический минор, тот скончался в патетических вздохах, и после едва уловимой паузы по бренным останкам в щенячьем восторге проскакал чокнутый победитель — что-то наподобие «Это, братцы, без сомненья, янки-дудль-датч-вторженье». И разбойники пустились в пляс. Инга сняла руки с клавиатуры. Все.

Эрликон, впервые столкнувшийся с психотропной музыкой Мэрчисона, минуту переживал потрясение, потом захлопал изо всех сил. Эффект получился не бог весть какой, но Инга подняла голову и, разглядев Эрлена, улыбнулась.

— Доброе утро, Ингебьерг, — сказал Эрликон. — Мне страшно понравилось, никогда ничего подобного не слышал!

— Правда? — спросила Инга.

— Правда!

— Я очень рада.

Во время этого бесхитростного диалога в зале происходило смятение. Жюри вылезло из своего загончика и диковато уставилось на парня, словно не веря собственным глазам, фирмачи задирали головы, некоторые встали, некоторые, вывернувшись в креслах, взирали на Эрликоновы подметки. Самый главный хохотал в полном удовольствии, прочие же возмущались беспредельно: «Совесть у вас есть?», «Надо же знать границы!», «Вызовите охрану!», «Вы хоть понимаете, где находитесь?». Досталось и полиции, и организаторам.

Киборг внутреннего обслуживания водворил Эрлена в комнату с двумя столами, но без окон; зашел неизвестный мужчина, поинтересовался, не журналист ли он, посулил полицейских и ушел.

«Хотел бы я знать, какое мне предъявят обвинение, — размышлял новоявленный поклонник Мэрчисона. — Уж не авто ли инспекции? Шутки шутками, а вдруг я перелетел улицу на красный свет?»

Спустя еще какое-то время дверь отворилась снова. Эрликон встал со стола, на котором сидел, ожидая увидеть представителей местной законности, но вместо шерифа в комнату вошла Инга, и с ней — тот самый бородатый фирмач, или фирмовый бородач, как угодно, в глазах у него искрилось неподдельное веселье.

— Познакомься, Эрлен, — сказала Инга. — Это мой отец.

— Добрый день, — оторопело пробормотал Эрликон.

— Рамирес Пиредра, — представился бородач, подавая Эрлену широченную ручищу с перстнем. — Счастлив познакомиться. Вы летчик?

— Да, что-то вроде.

— Очень приятно. Наша встреча доставила мне немало удовольствия.

Рамирес улыбался улыбкой хозяина, решившего сыграть со своими гостями в какой-то веселый заговор; давний U-образный шрам делил его правую бровь аккуратно пополам. «Левша заехал», — машинально отметил Эрликон.

— Я приглашаю вас к нам на ланч. Инга вообще сегодня не ела — уж эти мне йоги, — а вы нам расскажете о своих приключениях.

— Благодарю вас, но я не при параде…

Рамирес негодующе отмахнулся и повлек Эрлена к выходу. Формальности испарились как по волшебству, везение подхватывало сладостной волной и кружило голову, как хмель. Они вышли на проглянувшее вдруг солнце в окружении разного люда и множества молодцов сродни тем, что сопроводили Эрликона в зал. Компания расселась в машины, и, пропуская вперед Ингу, в поклоне перед дверцей черного коллекционного «мерседеса», Эрлен углядел за фигурным срезом кузова характерный голубоватый отблеск, и на нежно обхватившее сиденье пилот опустился в полном изумлении. Дело в том, что он знал цену этому малозаметному свечению — оно принадлежало отражательному полю Дремлера, Д-полю, такие установки монтировались на космических кораблях для защиты от метеоритов: далеко не на всех кораблях, и включались они лишь в экстремальных ситуациях. Кем же, интересно, надо быть, чтобы установить такую штуку на автомобиле?

Кортеж пролетел тысячебашенный, полный машин Стимфал, затем двухэтажные предместья и помчался дальше на север — туда, где вдали от шума городского, в горах разместилась резиденция Пиредры. Слово «в горах», собственно, ничего не значит. Стимфал — это подкова на искусственном заливе, вырубленном в столообразных приморских предгорьях, и направиться отсюда по суше куда-либо, кроме как в горы, совершенно невозможно, поэтому многие, в зависимости от достатка и возможности тратить на дорогу лишние три четверти часа, стремились обосноваться повыше от уровня моря и исправно оплачивали безупречность шоссейных дорог, мостов и туннелей.

Эрликон, впавший в состояние некоего сказочного сна, вряд ли смог бы ясно описать дом Рамиреса. Ворота открылись и закрылись автоматически, машины въехали во двор, но в парадные двери с Эрленом вошли только сам Пиредра да Инга, об остальных оставалось лишь с запозданием уразуметь, что все они были телохранителями; далее распахнулось царство трех составляющих — золота, белой эмали и фарфора. Двери, ручки дверей, потолки, стены, рамы зеркал — повсюду или золотые кренделя, или бело-розовое сверкание, или наворот фарфоровых лепестков. На столе, кроме, естественно, расписного фарфора, появилось изобилие серебра, так что Инга, видя эйфорию гостя, даже слегка забеспокоилась: совладает ли он со всеми этими вилочками. Но на этот счет волновалась она зря: Эрликон и впрямь не очень разбирал, что ел, но у него, как у студента Института Контакта, а значит, будущего дипломата высшего ранга, разница между фруктовым и рыбным ножами была отпечатана в спинном мозгу.

Разговор шел самый обыкновенный — Рамирес подтрунивал над Ингой за ее тягу к естественности, похоже, это был какой-то давний спор, а она отвечала, что живет по собственным законам, потом подали мороженое и опять о чем-то шутили, говорили о музыке, о манере исполнения, о сложности партии левой руки… Они вдвоем с Ингой вышли на балюстраду перед парком, и она сказала, что не любит этого дома, и назавтра они договорились поехать и посмотреть Альмаденское ущелье.

В конце концов Эрликон оказался у себя в гостинице, куда, как выяснилось, еще раньше был доставлен его мотоцикл, причем без каких бы то ни было претензий со стороны полиции; плеснул в лицо водой и в чем был завалился на постель в твердой уверенности, что не сомкнет глаз всю ночь, после чего без всякого перехода провалился в сон, как в бездонную пропасть.

На следующий день быстротечного стимфальского бабьего лета — короток его век, и уже на подходе зимние шторма — Эрликон сидел в офисе Летной ассоциации в высоком кресле на шести ногах с шарами-колесами и смотрел в окно. Там был виден перекресток, эстакада и вдали — мачта телебашни. Сегодня мы едем в Альмадену. Машина, и целый день вместе. Неизвестно, на что там, в этой Альмадене, смотреть, неизвестно вообще, что там такое, но тем лучше. Волшебство, сон, конец света.

Хотя его, конечно, судили. Напротив, за красной откатной дверью, второй час шел судейский совет, он же квалификационная комиссия. Обсуждение: авария, поведение пилота и последствия.

Жара, и кондиционеры не тянут — сломались, что ли. Надо сосредоточиться. Вопреки инструкции двигатель вручную не отстрелен. Так. Аварийная посадка не произведена. Еще краше. Второй двигатель в безаварийном состоянии, далее — заход в запретную зону. Словом, дисквалификация, минимум на год. Радуйся, Скиф.

Альмадена, Альмадена, что бы там ни произошло.

Правда, за красной дверью сидел сейчас толстый старый Дэвис — хитрая черепаха, он ради пилотов себя в жизни не жалел, старший тренер, единственная надежда. Но что же им сказать?

Думал Эрликон долго, но мысли блуждали вразброд, и выходила какая-то бессвязица. Такого-то числа, курс 202, в 11.54 произошло спонтанное схождение силового плаща внутренней оболочки левого двигателя по причине… По причине сами разберитесь какой. Скорость одна двести, высота по скорректированному альтиметру три сто, боковой снос шесть и четыре… Автоматика аварийного отстрела… Дубляж отказал… Здесь вопрос зыбкий, потому что Эрлен, к стыду своему, абсолютно не помнил, почему не отстрелил двигатель вручную, да и пытался ли это сделать вообще. Ладно, а потом? Кто бы объяснил, что было потом. Куда это, спросят, вас понесло, молодой человек?

Альмадена, вот что я вам скажу. Нет, так нельзя. Эрликон затряс головой и попытался представить КТ перед аварией, но вместо приборов явилось лицо Инги с солнечной точкой возле зрачка. Но тут красная дверь отворилась, и все мысли Эрлена смешались и провалились, а в желудке похолодело. На пороге показался мужчина в развязанном галстуке и сказал: «Заходите».

В нагретой солнцем комнате гудели четыре вентилятора, но свежести это добавляло мало. На серо-зеленом экране дисплея компьютер держал колонки многозначных чисел, а спиной к ним сидел Антон Незванов — председатель комиссии, похожий на седого цыгана, разве что без серьги в ухе, и с ним еще шесть человек за столами, сдвинутыми буквой Т. Кое-кого Эрликон знал — шатен с запавшими скулами и острым носом — электронщик, стендовик, зовут, вроде, Уильям, рядом — Шукум из Международной ассоциации, Пибоди — джентльмен с рекламной фотографии, спонсор и представитель «Хевли Хоукерс» — авиастроительной фирмы, в недобрую, как видно, минуту, предложившей Эрлену контракт, и, само собой, Дэвис — капли пота поблескивают на загорелой лысине, взгляд устремлен на собственные руки, лежащие на столе.