Силуэты снов (СИ) - Шитова Наталия Страница 16

Все, что мне требовалось в данной ситуации, это добраться до оголённой кожи Извекова и прижать к ней кольцо. Но в той позе, в которой он меня удерживал, это было совершенно невозможно. Физически я была бессильна, но оставалась ещё надежда на хитрый приёмчик, несколько раз срабатывавший в моих боях с Олегом.

Я начала с того, что попыталась лягнуть его в ногу. Это мне, конечно же, не удалось. В ответ Извеков ещё сильнее сжал меня. Собрав все последние силы, я отчаянно забилась, провоцируя его. Он, наверное, не очень понимал, насколько сильна его хватка, поэтому, когда он ещё поприжал меня, а я издала жалобный стон и обмякла в его руках, Извеков торопливо опустил меня на пол и стал осторожно пошлёпывать по щеке. Я позволила себе ещё один сдавленный стон.

— Вот черт! — выругался Извеков.

Наугад, ориентируясь только на его голос, я закинула правую руку ему на шею, изо всех оставшихся сил прижав кольцо к коже.

Никогда ещё ни от одного живого существа я не слышала такого воя, который немедленно наполнил не только пространство номера, но, наверняка, был слышен даже на улице. Именно наполнил, потому что звук, казалось, жил сам по себе, ширясь и становясь вещественно‑материальным. Извеков, издав этот полный адской боли вопль, упал и больше не двигался. Я сидела рядом и внимательно вглядывалась в его помертвевшее лицо, стараясь не попасться на удочку, если он вдруг собрался ещё раз обмануть меня. Но на этот раз ему действительно крепко досталось. Через несколько минут он пошевелился, начиная приходить в себя, и тут же, как это бывает после болевого шока, когда человек снова начинает чувствовать ту самую боль, которая ввергла его в забытьё, снова раздался мучительный стон, а тело Извекова начали сотрясать судороги. Он открыл глаза, уставился на меня, попытался что‑то сказать, но его голосовые связки долго не могли справиться с нервной дрожью. Наконец, он перевёл дыхание и с трудом произнёс:

— Ну зачем же ты так? Не надо больше, пожалуйста… Это может убить меня!

Убить или не убить, но то, что прикосновение серебряного предмета было для него страшной физической пыткой, очевидно. До такого состояния притвориться было, по‑моему, невозможно.

— Похоже, мы стоим друг друга, — проворчал он, тяжело садясь на пол.

Я протянула руку, чтобы помочь ему подняться. Он вздрогнул, но убедившись, что это не опасная рука, ухватился за неё и встал.

— Узнаю, знакомая школа, — усмехнулся Извеков, потирая рукой шею и морщась, а потом вдруг тихо засмеялся: — Когда‑то Середа отрабатывал эти же самые штуки на мне. Вижу, и тебя он научил, мелкий мошенник!

Затем улыбка, вызванная воспоминаниями, резко сменилась озабоченностью и нетерпением. Он снова указал на мою сумку:

— Бери, и пойдём со мной. Другого выхода у меня просто нет.

— Иди, если тебе нужно, я останусь здесь. Меня не надо пасти.

Александр покачал головой:

— Без меня тебе нельзя оставаться. А мне нельзя оставаться здесь. Мне проще будет потом выпустить тебя из Рая, чем искать момент, чтобы незаметно подбросить твоим друзьям твой труп, как это пришлось мне делать три года назад с Орешиным.

— Так это ты вытащил Юру отсюда?

Он кивнул, нехотя соглашаясь со мной:

— Я вывез его из города. Я все время боялся, что мне помешают, но я благополучно добрался до Кепы и оставил у въезда в приёмный покой больницы. Это было все, что я тогда смог для него сделать. Я не надеялся, что он выживет, но хотел, чтобы он был хотя бы похоронен по‑человечески, а не… — Извеков вдруг оборвал свой рассказ и посмотрел на меня: — Так ты идёшь?

— Сначала договорим. Что произошло бы с Юркой, если бы он остался здесь?

— Вернулся бы Валерий, и… Юрий стал бы таким же, как я…

— Валерий? — я отчётливо вспомнила сон. Тот черноволосый убийца… — Так это Валерия мне нужно поблагодарить за все, что было три года назад?

Извеков стоял, закусив губу и сложив руки на груди. Его ответ был мне, в сущности, не нужен.

— Рано или поздно ты поняла бы это, а, скорее всего, он сам бы все тебе рассказал, — отозвался, наконец, он.

— И что же он собирался сделать с Юрой? Сделать его таким же, как ты? То есть каким?

Александр нетерпеливо махнул рукой:

— Давай об этом после!

Я села на кровать и придвинула к себе сумку, желая дать ему понять, что никуда не хочу двигаться.

Извеков ещё несколько секунд стоял надо мной, но быстро вышел, хлопнув дверью номера.

Каким бы стал Юра, если бы ему позволили умереть здесь, в этом номере? Чем бы он мог стать, если не просто трупом, который можно похоронить по‑человечески? Очевидно, измождённым существом с постоянно влажными волосами и кожей, боящейся прикосновения серебра.

Извеков вошёл снова, на этот раз он был настроен более решительно.

— Если ты настаиваешь, я скажу тебе обо всем, что имеет для тебя значение. Орешин был прав, считая, что я мёртв. Меня действительно убили 14 августа. И больше суток я был трупом, — спокойно и чётко проговорил он, усевшись рядом со мной.

— Кем же ты был потом?

— Тем же, что я есть и сейчас. Я — зомби‑оборотень.

Определение было не самым подходящим. Александр не подходил под классическое определение зомби. Шутка была слишком нелепой. К тому же, произнося эти слова, Извеков улыбался.

— Зомби не улыбаются, у них нет чувства юмора, и они не мыслят самостоятельно, — ответила я.

— Зомби моего брата мыслят совершенно самостоятельно, и все, как на подбор, весельчаки, — возразил Александр. Он все ещё улыбался, но глаза его постепенно становились какими‑то недобрыми и тусклыми.

И тут‑то я вспомнила о факте, который не должна была забывать в подобном разговоре. Я забыла о прогулке задавленного автомобилем Романа Зубарского. И если можно было усомниться в диагнозе, поставленном Олегом посреди проезжей части, то в заключении медиков сомневаться не приходилось. Тело Зубарского было выдано жене для похорон, а не для прогулок.

Невольно моя рука потянулась потрогать Александра. Кожа его была довольно прохладной, но не настолько, чтобы даже отдалённо напоминать окоченение. Извеков усмехнулся и поддёрнул рукав, оголяя запястье:

— Можешь проверить пульс.

Некоторое время я искала пульс, но ничего не смогла найти. Правда, у некоторых людей сосуды проходят так, что дилетант может легко ошибиться… Меня вдруг взяла злость. Мне показалось, что Извеков нарочно меня дурачит. Когда я подняла голову, чтобы взглянуть ему в глаза, он лёгким движением вынул из нагрудного кармана платок, тряхнул его, разворачивая, и, совершенно для меня неожиданно, резко пригнул мою голову, подставив снизу ладонь с платком. Я больно ткнулась носом, вдохнула удушливый запах, исходящий от платка и тут же лишилась сознания…

Очнувшись, я увидела перед собой только туманный мрак. По мере того, как туман рассеивался, а мрак все же оставался, появилась неприятная головная боль, блуждающая по всей голове и сверлящая её с разных сторон по очереди. Было холодно, и откуда‑то тянуло сквозняком. С трудом подняв тяжёлую голову, я села, и только тогда рассмотрела, на чём это я лежала. Это была шикарная софа из натуральной кожи, стоявшая посреди огромного холла, напоминающего погруженную в темноту пещеру. Стояла ли где‑то ещё какая‑нибудь мебель, было неясно: мрак скрадывал все окружающее.

Источник света был слишком мал и тускл, чтобы разглядеть весь интерьер целиком, к тому же непонятно было, откуда этот свет исходил.

Я была совершенно одна, но моя сумка лежала рядом на софе. Вероломство Александра было очевидным, но то, что он притащил вместе со мной и мои вещи, внушало надежду.

Головная боль не проходила, по спине пробегал волнами озноб, а щеки вдруг стали полыхать. Посетившая меня было мысль о том, что нужно бы встать и осмотреться, исчезла после первой же попытки это сделать. Голова кружилась, и, едва попробовав подняться на ноги, я тут же села обратно.

Оружие было на месте, все вещи тоже. Даже серебряное кольцо осталось на пальце. Это значило, что меня саму они ещё не успели превратить в зомби. Я вспомнила, как Александр в гостинице дурачил меня, и тихо рассмеялась. Затем я снова вспомнила Зубарского, и собственный смех показался мне ещё более дурацким, чем поведение и слова Александра. После этого перед глазами появился мой сон в номере. Только я уже не наблюдала за событиями через некую дыру в потолке, а находилась внизу вместе с Юркой, и взъерошенный и мокрый Извеков — я даже не поняла, который из двух — поливал нас автоматным огнём. Я не чувствовала боли, только сильные удары, не дающие двинуться с места. Потом на пороге возник Олег, волочащий на верёвке огромных псов: чёрного и серого, и спустил их на нас. Серый пёс навалился на меня. Он был тяжёлый и горячий, как раскалённое железо. Обнюхав меня, он стал грызть мою правую руку. На удивление, боль в руке была несильной, но голова раскалывалась все сильнее. Пёс глодал меня, ворча и фыркая. Боль в голове разгоралась, череп, казалось, готов вот‑вот разорваться на кусочки. Наконец, все разом потухло…