Сергей Алексеев - Птичий путь Страница 16

– Закрой рот! – зарычал Корсаков, однако оставался отчего-то беспомощным. – Да я тебя сейчас!..

Роксана в ответ засмеялась сквозь слезы, безумно шаря вокруг затравленным взором.

– Корсаков мне не муж! Но он меня любит… Сначала ухаживал, соблазнял, обещал, будем жить на берегу моря или в горах… потом стал приставать ко мне! Приходил в спальню голым!.. Каждую ночь я сначала отбивалась! – Она внезапно рассмеялась. – А потом спасалась тем, что расставляла кактусы вокруг кровати…

– Майор, уведите женщину! – приказал Корсаков. – Выполняйте свою работу!

– Попробую ее разговорить, – предложил тот. – Очень аккуратно…

– Заткни ей рот! И оттащи в квартиру! Где оперативники?

– Не знаю. – Майор схватил Роксану поперек туловища, буквально оторвал от Сколота и понес в коридор.

– Я люблю тебя! – успела прокричать она. – Я найду тебя, Алеша!..

Потом послышались пронзительный и болезненный крик отчаяния, какая-то возня и ругань майора, после чего все звуки переместились на гулкую лестничную площадку. В это время откуда-то прибежали сыщики в гражданском.

– Где вас носит? – зарычал Корсаков.

– Мы искали психолога! – возбужденно сообщил один.

– Психолог должен был работать с потерпевшей в квартире! Я же приказал!

– Она и работала, – встрял другой. – Мы их оставили наедине…

– Кто – она? – Начальника эта бестолковщина уже бесила. – С кем оставили?

– Она – женщина, психолог! Вы сами приказали поставить мозги, чтоб правильно отвечала…

– Откуда этот психолог? С улицы, что ли?

– Взяли по рекомендации Церковера. Очень опытный, уникальный специалист… Вернее, опытная…

– Тогда почему Роксана оказалась здесь?! И без мозгов?! Что с ней произошло?

Сыщики переглянулись.

– Да мы и сами не поняли…

– Тащите сюда этого уникального!

Они дернулись было к дверям, но один вспомнил:

– Она исчезла на лестнице! Поднялась на этаж и испарилась.

– Кто испарился?

– Психолог! Она ходит, как китайская девочка. Ногами семенит, а не догонишь!

– Она что, китаянка?

– Нет, вроде русская. – Оперативник заговорил со знанием дела: – Ножки как у китаянки, маленькие. Раньше их с детства заковывали в деревянные башмаки. И нога не вырастала. У китайцев мода была такая, на женщин с маленькой ножкой. Восток – дело тонкое…

В это время вернулся майор с расцарапанным лицом и кровью на губах.

– Чуть рот не порвала! – пожаловался он.

– Так тебе и надо! – рыкнул Корсаков.

– Между прочим, я бы смог найти с ней контакт без грубостей. Это моя профессия. Вы не даете мне работать…

– Представляете, на таких ножках, а бегает! – не унимался опер. – По лестнице так пролетела – догнать не мог…

Корсаков схватился за голову, но тут же выправил ситуацию.

– Я с вами потом разберусь! – только пригрозил он. – Машину к самому подъезду! Грузите задержанного! И чтоб никто не видел!.. А ты, майор, галопом по лестницам, этажам и подъездам. Ищи психолога! – Сам же поспешно ушел, зажимая нос платком.

Сыщики схватили Сколота под руки и поволокли к выходу. На лестничной площадке один прижал его к стене выпуклым животом, а другой побежал на улицу – должно быть, подгонять машину.

И в это время Сколот увидел женщину. Ту самую, что приходила к нему на точку с чужим серебряным гребнем. Она открыто стояла у входной двери и уже знакомо снисходительно улыбалась.

– Подойди ко мне, Боян, – как-то нехотя позвала она.

Сыщик тоже ее услышал, завертел головой, высматривая что-то вверху лестницы, и на секунду ослабил напор своего живота. Сколот выскользнул из-под него и спустился по ступеням.

– Я тебя предупреждала: не ходи домой. Ничего уже не видишь и не слышишь, лишенец, – отчитала его женщина.

– Думал, почудилось, – признался он, испытав радость от того, что назвали лишенцем: хоть здесь не ошибся!

– Ладно, ступай за мной. – Она толкнула дверь подъезда. – Только не отставай, не озирайся и смотри мне в затылок.

И робким, коротким шажком засеменила на улицу. На ее затылке серебрился венец…

4

Марат Корсаков был одним из тех немногих людей, кому удавалось обманывать полиграф.

Он никогда специально не готовился к такому испытанию, ибо проверки всегда происходили спонтанно, чаще в самый неподходящий момент – например, когда тебя погладили против шерсти. Спасти от них никто не мог, даже высокопоставленный шеф, к тому же вопросники всякий раз менялись или корректировались – в первый миг и не сообразишь, что минутой раньше ты уже отвечал на то же самое, но вывернутое наизнанку. И определенного тренинга, дабы постоянно держать себя в форме, контролировать пульс, давление и прочие предательские свойства организма, тоже не было.

Впервые он открыл в себе эти тайные качества, когда шеф возглавил атомную энергетику страны и против воли Корсакова оставил его начальником личной охраны. А он уже давно тяготился этой службой, поскольку сразу же после окончания Высшей школы КГБ, тогда еще по-юношески, мечтал об оперативной работе контрразведчика и основательно к ней готовился. Он чувствовал в себе талант аналитика, способности планировать и проводить многоходовые операции, обладал тонкой, на грани прови́дения, интуицией, и все это опять оказывалось невостребованным.

Тогда Марат и ощутил первый толчок осознанной ненависти к шефу, а вернее, пришло ясное понимание, что он уже давно живет с этим чувством и ничего с собой поделать не может. Вопрос был поставлен ребром: или тебя выводят за штат с последующим увольнением, или иди и служи там, куда приставили. Если бы в тот момент Сторчак пошел ему навстречу и отпустил с миром на оперативный простор, возможно Марат остыл бы к нему и вспоминал бывшего шефа, как вспоминают жену после развода. Но тот настоял, чтоб не меняли начальника охраны, де-мол, никому другому не доверяю, а этот уже испытанный, надежный кадр, готовый подставиться под пулю.

Однако на самом деле все было не так. Смотрящий не случайно носил свое прозвище и видел состояние подчиненного лучше детектора лжи. Кроме того, он был незаурядной, сильной личностью, обладал командным воинским духом, ни при каких обстоятельствах не сдавался и не подставлял под удар своих; напротив, мог идти до конца, и чем сильнее ему оказывали сопротивление, тем жестче и решительней становился. У шефа было чему поучиться и чему подражать, но при всем том он оставался чужим, даже в команде, за которую играл. Это было невероятное сочетание психологических векторов, все время создавалось впечатление, что есть два Сторчака: один, реальный, здесь, а его двойник там, за некой условной чертой, как тень, которая соприкасается со своим отражением лишь ступнями.