Андрей Лазарчук - Параграф 78 Страница 16

   – Вполне.

   – Ну, тогда… Не вижу ничего невозможного. Координаты ребят известны?

   – Известны.

   – Сколько у меня времени?

   – Меньше суток. Нужно быть на месте завтра вечером. Правильно, доктор? – Док кивнул. – Помимо всего прочего, будет гроза – легче высаживаться…

   У нас всё навыворот.

   (И вот ещё что: в «Альянсе» состоит человек сто бывших наших. Больше трети из них покинули ряды достаточно давно, чтобы не попасть в базы данных Объединённого штаба. Под моим началом из них служили человек десять. Но генерал отобрал именно этих… если говорить прямо, он отобрал тех, кто в боевой обстановке не подчинился приказу или одобрил это неподчинение.

   Можно не объяснять?)

20.

   Файл Лисы, вложенный в папку, я сразу и не заметил. А когда заметил, было уже поздно от чего-то отказываться…

   А потом я подумал, что всё само собой складывается в какую-то замысловатую, но очень интересную картинку.

21.

   Не помню, кто это сказал, но я запомнил: делать быстро – значит делать без пауз.

   Поэтому я сразу потребовал вертолёт.

   Пай и Фест находились в Москве, Спам и Люба – под Калугой. Скиф устроил себе дачу на дне бывшего Аральского моря, в старом буксире. Он туда летает из Астрахани на собственном «Скаймастере» и гордится, что единственный из нас обзавёлся личным самолётом для пикников. Впрочем, Арал понемногу возвращается обратно, так что лет через двадцать Скифу придётся искать себе новое романтическое место…

   И Лиса, конечно. Но с Лисой всё очень сложно. И просто.

22.

   Я позвонил ей на ходу. Лиса никогда не берёт трубку, телефон у неё всегда включён в режиме громкой связи. Поэтому я в первую очередь услышал характерное мягкое вжжж-вжжж-вжжж ножа по камню. Это могло означать только одно: Лиса перевоспиталась (часов на семь-восемь) и намерена извиниться, накормив меня мясом. Вероятнее всего, в горшочках. Этот способ она предпочитает всем остальным, поскольку блюдо получается довольно вкусным, а внимания не требует; его можно забыть в духовке хоть до утра, и ничего.

   Не самый изобретательный, не самый эффективный, но довольно приятный способ испросить прощения.

   Ещё налить капельку водки…

   Вот что мне категорически нельзя. Если почему-то приспичит покинуть этом мир до окончания отпущенного срока, мне достаточно выпить сто грамм. Но это то, что знаю я, а больше знать никто не должен.

   – Крошка, – сказал я, – жизнь удалась!

   – Ага, – сказала она. – Ты, кажется, приходишь в себя?

   – Именно! И направляюсь навестить старых друзей.

   Наступила тишина. Потом я услышал, как она кладёт нож на стол.

   – Это то, что я думаю? – напряжённо спросила она.

   Я уже подходил к вертолётной площадке.

   – Ну, наверное, не совсем. Это мальчишник. Жёны и любовницы остаются в кроватках.

   – Ты не оставишь меня одну! – завопила Лиса.

   Интересно, подумал я, а захоти я тебя сейчас на самом деле оставить – что бы пришлось говорить? Впрочем, ничего не пришлось бы – улетел себе молча, и всё.

   – Уже оставил, – сказал я. – Аривидерчи, миа памела!

   Турбину запустили, винт крутился, пилот махал мне рукой, Лиса что-то кричала в трубку, я не слышал.

   (Вот что она кричала: «Не оставляй меня одну! Пожалуйста! Я не могу больше одна! Ну прости меня, я была дура, я больше не буду, ну прости! Я не хотела тебя обидеть! Я никогда не буду тебя злить! Давай ещё раз про всё поговорим!..»

   Но тогда я этого не слышал. А если бы слышал… Да нет, в любом случае… Мне ведь оставалось два месяца максимум. Что можно успеть за два сраных месяца?)

   – А вот если бы ты знал, что тебе осталось жить… ну, скажем, месяц? Ты бы что сделал? – спросила Дашка.

   Мы лежали на кусочке пляжа, зажатого между двух слоистых ноздреватых скал. Спуститься – или подняться – можно было только по крутой сыпучей тропе. Сверху нас закрывали довольно густые кусты, справа из-за скалы чуть выступал полуразрушенный волнолом с торчащей на торце арматурой. На днях я на неё чуть не напоролся.

   Дашка была высокая и очень красивая, хотя эта красота вызывала что-то вроде опаски. В родове Дашки были яркие насыщенные народы: татары, армяне… У неё было только два недостатка: она была замужем и от мужа уходить не собиралась – и временами её пробивало на мазохизм. Это не совсем то, что мне нравится в женщинах. Она требовала не боли, а унижения; и это скорее притормаживало меня, чем привлекало. Но такое случалось не слишком часто, обычно – накануне разлуки. То есть не сегодня.

   – Никогда не задумывался, – сказал я.

   Солнце зашло за облако, похожее на исполинский рогалик. Сразу стало зябко. Был конец мая.

   – Странно, – сказала Дашка. – А я часто об этом думаю. Вот – через месяц всё кончится. Всё-всё-всё. Просто погаснет. Значит, можно делать, что хочешь, тебе уже ничего не будет. Видел такое кино: «Достучаться до небес»?

   – Нет.

   – Ничего-то ты не видел… в кино не ходишь… А давай сходим? Разнообразим наши отношения? А то только трахаемся, и никакого духовного роста.

   – О! – сказал я.

   – Что значит ваше «О!»? – строго спросила Дашка, стаскивая стринги.

   – Я вспомнил, где оставил свои галошики…

   –…так вот, возвращаясь к теме, – Дашка, лёжа на спине, натянула стринги; это был её пунктик: всё время, за исключением самого-самого, быть в трусах. – Что бы ты сделал?

   – А ты?

   – Ну, есть пара паршивцев, которых я не хотела бы видеть на своих похоронах…

   – Неинтересно… – я прикурил и, глядя в высокое небо, затянулся. – А ещё? Хотя нет, знаю: ты бы давала каждому, кому захотела бы.

   – Я и так даю каждому, кому захочу, – возразила она.

   – Вычёркиваем… Нет, сдаюсь. Нет у меня ничего такого в запасе. Скучный я и прямой, как швабра.

   – Что-то от швабры в тебе есть… – она повернулась на бок и засмеялась. – Каждый раз боюсь, что ты меня проткнёшь насквозь… Так как насчёт кино? И прочей мимозы?

   – Замётано, – сказал я. – Возьму билеты на вечер. На последний ряд, не возражаешь?

   – Замечательно. Почему-то обожаю последний ряд…

   Я ждал её возле кинотеатра «Орион», но не дождался. Звонил, но робот отвечал мне, что номер не обслуживается. Только на следующий день я узнал, что Дашку зарезал в лифте наркоман, наскребавший на дозу. Его взяли тут же, судили, дали одиннадцать лет, но отсидел он меньше года: мы как раз проводили операцию, для которой был нужен «мотыль» – и я как бы методом тыка выбрал его. Мой тогдашний начальник, думаю, обо всём догадался, но промолчал.