Марвин Мински - Выбор по Тьюрингу Страница 16

Восстановление мозга Брайана отнимало очень много времени и сил. Но у нее были и другие больные, нужно было делать другие плановые операции. Она перекроила свое расписание, запросила и получила помощь самых лучших хирургов и оставила себе только самые неотложные случаи. И все же ей приходилось работать по двадцать четыре часа в сутки – и так уже на протяжении многих дней. Дрожащим голосом она продиктовала в микрофон отчет о только что проделанных процедурах – компьютер запишет и распечатает его. Теперь несколько таблеток декседрина – не слишком это полезно, но поможет дотянуть до конца дня. Она зевнула и потянулась.

– Конец отчета. Включить переговорное устройство. Мадден!

Компьютер принял команду и дал сигнал секретарше.

– Да, доктор.

– Пригласите сюда миссис Дилени.

Она потерла руки и выпрямилась.

– Включить запись, открыть файл на Долли Дилени, – произнесла она и взглянула, загорелся ли маленький красный огонек на подставке настольной лампы. Дверь отворилась, в кабинет неуверенно вошла маленькая худая женщина с беспокойным взглядом.

– Очень хорошо, что вы смогли прийти, – сказала доктор Снэрсбрук с улыбкой, вставая из-за стола и указывая на стул для посетителей. – Прошу вас, устраивайтесь поудобнее, миссис Дилени.

Женщина судорожно сжимала в руках сумочку, держа ее на коленях так, словно пыталась, как барьером, отгородиться ею от всего окружающего.

– Пожалуйста, доктор, называйте меня Долли. Вы можете сказать мне, как он?

В голосе ее слышалось напряжение, хотя она изо всех сил старалась его скрыть.

– Абсолютно никаких изменений, Долли, с тех пор, как мы вчера с вами говорили. Он жив, и мы должны быть за это благодарны. Но у него очень серьезные повреждения, и пройдут недели, а возможно, и месяцы, прежде чем мы сможем узнать результаты лечения. Вот почему мне нужна ваша помощь.

– Но я не медсестра, доктор, не понимаю, чем я могу помочь.

Она поправила на коленях сумочку, по-прежнему напоминавшую барьер. Женщина была недурна собой и выглядела бы еще лучше, если бы не ее поджатые губы. Похоже, жизнь была к ней не слишком милосердна и не доставляла ей особой радости.

– Вы говорите, что вам нужна помощь, но я ведь до сих пор вообще не знаю, что случилось с Брайаном. Мне просто кто-то позвонил и сказал, что в лаборатории произошел несчастный случай. Я надеялась, что вы скажете мне больше. Когда я смогу его увидеть?

– Сразу, как только это будет возможно. Но вы должны знать, что у Брайана обширные мозговые травмы. Серьезно повреждено белое вещество мозга. Нарушена память. Но этому можно будет помочь, если я сумею пробудить у него достаточно много ранних воспоминаний. Вот почему мне нужно как можно больше информации о вашем сыне…

– Приемном сыне, – спокойно вставила она. – Мы с Патриком усыновили его.

– Я не знала. Простите.

– Не надо извиняться, доктор, тут нет ничего такого. Это все знают. Брайан – незаконный сын Патрика. До того как мы познакомились, когда он еще жил в Ирландии, у него была… связь с одной местной девушкой. Она и стала матерью Брайана.

Долли вытащила из сумки кружевной платок, вытерла ладони, снова сунула платок в сумку и громко щелкнула замком.

– Я хотела бы услышать об этом более подробно, миссис Дилени.

– Зачем? Это давнее дело, сейчас оно никого не касается. Моего мужа нет в живых, он умер девять лет назад. К тому времени мы… разошлись. Развелись. Я жила с родителями в Миннесоте. Мы с ним не общались. Я даже не знала, что Пэдди заболел, мне никто ничего не сообщал. Вы понимаете, что я не могла не испытывать некоторую обиду. Я узнала о его болезни только тогда, когда Брайан позвонил мне по поводу похорон. Как вы можете видеть, все это уже в прошлом.

– Я очень вам сочувствую. Но как бы это ни было трагично, подробностей прежней жизни Брайана это никак не меняет. Вот о чем вы должны мне рассказать. Я хочу понять, как шло развитие Брайана. Теперь, когда вашего мужа нет в живых, вы единственный человек, кто может предоставить мне эту информацию. У Брайана серьезно поврежден мозг, уничтожены обширные его участки. Ваша помощь нужна, чтобы восстановить его память. Должна признаться: почти все то, что я делаю, – всего лишь эксперимент. Но это его единственный шанс. Чтобы добиться успеха, я должна знать, где и что искать в его прошлом. Дело в том, что для реконструкции его памяти мне придется воспроизвести все развитие его сознания, начиная с раннего детства. Эту сложнейшую структуру можно восстановить, только начиная с самого нижнего этажа. Нельзя оживить понятия и представления более высоких уровней, пока не заработают более ранние элементы. Нам придется восстанавливать его сознание, весь комплекс его представлений, во многом так же, как оно развивалось изначально, в детские годы Брайана. И тут только вы можете мной руководить. Согласны вы помочь мне вернуть ему его прошлое в надежде, что тогда у него снова появится и будущее?

Губы Долли побелели – так плотно она их сжала. Ее била дрожь. Эрин Снэрсбрук молча, терпеливо ждала.

– Это было очень давно. С тех пор мы с Брайаном стали чужими друг другу. Но я вырастила его, я старалась, как могла, делала все возможное. Я не видела его с самых похорон…

Она снова достала платок, приложила его к уголкам глаз, убрала в сумку и выпрямилась.

– Я знаю, что для вас это очень трудно. Но мне необходимо располагать этими фактами, абсолютно необходимо. Могу я спросить вас, где вы впервые встретились с вашим мужем?

Долли вздохнула, потом нехотя кивнула:

– Это было в Канзасском университете. Пэдди приехал туда из Ирландии, это вы знаете. Он преподавал в университете. На педагогическом факультете. Я тоже. Планирование семьи. Как вы, конечно, прекрасно знаете, сейчас становится все очевиднее, что наши нынешние проблемы с окружающей средой вызваны, в сущности, перенаселением, так что этот предмет уже перестал быть запретным. Пэдди был математик, очень хороший, даже слишком хороший для нашего факультета. Дело в том, что его пригласил на работу один новый университет в Техасе, и у нас он должен был преподавать, пока тот не откроется. Так они договорились. Они хотели, чтобы он подписал с ними контракт и был им связан. В их интересах, не в его. Он был очень одинокий человек, у него не было друзей. Я знаю, что он тосковал по Дублину, ужасно тосковал. Он так и говорил, когда мы с ним об этом разговаривали: «Ужасная тоска». Не то чтобы он очень любил говорить о себе. Он читал лекции студентам, которым нужно было только отбыть время, его предмет их совершенно не интересовал. Ему это очень не нравилось. Вот примерно тогда мы и начали встречаться. Он делился со мной своими горестями, и я знаю, что общение со мной приносило ему утешение.