Андрей Аникин - Смерть в Дрездене Страница 16

Две трети людей в России — бесправные рабы. Может быть, надо объявить их свободными? Каково тогда придется Александру? Я слышал, что этот вопрос обсуждался у принца. Но миллионы этих людей неграмотны и темны. Трудно предвидеть последствия.

9. Протокол заседания Верховного совета армий

Смоленск, 23 августа

…Его императорское высочество главнокомандующий отмечает, что перед нами три пути: идти дальше на Москву; остаться в Смоленске и попытаться завязать переговоры о перемирии; вернуться в Вильну и заняться устройством Польши. Он предлагает членам Совета высказать свое мнение.

Маршал Бертье, князь Невшательский докладывает о состоянии войск. Он говорит, что армия понесла большие потери в последних боях и еще более тяжелые от болезней и дезертирства. Боевой дух неизменно высок лишь в гвардии. В армейских частях, особенно германских и итальянских, он серьезно упал. Высказывается по меньшей мере за длительный отдых в Смоленске с целью подтянуть резервы, укрепить коммуникации, улучшить снабжение.

Маршал Ней, герцог д'Эльхинген: «Странная логика! Если время работает на русских, надо разгромить их возможно скорее. Москва — не цель войны. Но если для разгрома русской армии придется взять Москву, возьмем ее». Герцог напоминает, что в подобных ситуациях император стремился быстрыми ударами разрубать узлы, а не ждать. По его мнению, о возвращении в Вильну не может быть и речи.

Маршал Даву, князь д'Экмюль, говорит об усталости армии и необходимости подкреплений. Считает, однако, что надо попытаться в ближайшие дни навязать русским генеральное сражение.

Генерал Коленкур, герцог де Виченца: «Ход войны подтверждает многие опасения, имевшиеся перед ее началом. Короткое русское лето на исходе. Можно ли быть уверенным, что после потери Москвы Александр будет просить мира? Русские могут отступать хоть до Волги и Урала. Для спасения армии, а может быть, и Франции, необходимо вернуться в Вильну и начать переговоры о почетном мире».

Маршал Мюрат, король Неаполитанский, в весьма сильных выражениях говорит о тяжелом состоянии армии, особенно кавалерии. Это горько, но надо остановиться в Смоленске. Маршал Лефевр, герцог Данцигский, командующий старой гвардией, решительно не согласен с двумя предшествующими ораторами.

Следует обмен резкими репликами. По просьбе его императорского высочества говорит князь Понятовский, который высказывается за продолжение войны самыми решительными средствами.

Главнокомандующий благодарит маршалов и генералов и говорит, что окончательное решение будет доведено до их сведения к 7 часам утра следующего дня. Просит соблюдать полную тайну по поводу мнений, высказанных на заседании.

10. Принц Георгий Ольденбургский — Александру I

Ярославль, август

Мой долг, государь, велит мне говорить. Полковник Вельяшев вернулся сегодня из главной квартиры, куда он был послан следить за ремонтом дорог; он доложил мне о состоянии армии. По его словам, генерал Барклай теряет ее вследствие своей нерешительности, и недовольство достигло крайней степени. Я заклинаю вас, исправьте положение, и немедленно: не делайте себя ответственным за гибель вашей империи. Я говорю как человек чести, хороший патриот и истинный друг. Багратиона обожают, армия его желает. Вы его не любите, но дело идет о вашей чести и вашей славе: отзовите министра (Барклая) к себе и доверьте князю Багратиону командование вашими войсками… Я повторяю вам мою просьбу разрешить мне вернуться в армию. Если моей жене придет время рожать, я попрошу разрешения провести с ней первые десять дней. Я у ваших ног сердцем и душой. Георгий.[14]

P. S. Вы знаете, государь, что такое капризы беременной женщины. Катрин умоляет вас прислать к ней одну из ее любимиц. Речь идет о м-ль Невзоровой. Катрин просит вас передать ее желание матери м-ль Невзоровой.

11. Николай Истомин — сестре

Ярославль, конец августа

Вы с маменькой, верно, знаете, что князь Кутузов назначен главнокомандующим, а Багратион будет ему помощник. Ныне Кутузов уже прибыл в армию. Назначение это принято повсюду с великим ликованием. Думаю, и в наших краях также. Выученик Суворова, победитель турков, подлинно вождь народный. Говорят, он под Аустерлицем бит французами. Глупо сие рассуждение. За что мы тогда воевали? За корысть австрийскую. И где? За тридевять земель от России. Что ж тут сравнивать? Теперь же под Москвой за самый живот отечества нашего бьемся.

Что одолеем мы французов, отнюдь чудом не будет. Иного и не полагаю возможным. Я же ныне и в чудеса положительно верить готов. Слушай же.

Вчера приехал я в Ярославль с миссией служебной. Поручено мне пополнение для нашей дивизии здесь собирать. Явился к генерал-губернатору, его высочеству принцу Ольденбургскому. Я миссию свою изложил, он чиновников вызвал, все им указал. Потом говорит: «Вечером у меня небольшое общество, милости прошу».

Я велел мундир, как можно, почистить, себя привел в порядок и отправился во дворец. Вошел в гостиную ее высочества, куда меня провели, и увидел… кого, кого ты думаешь?! NN! Дар речи меня оставил. Она, увидев меня, побледнела, бедняжка, и возглас изумления не сдержала. Ее высочество ко мне обратилась. Запинаясь, изъяснил я, что с m-lle NN имею честь знакомым быть. Но лица наши сказали гораздо больше.

— C'yst dons votre fiance, Anastasie? Oh, comme c'est romanesque! Et bien, presentez le moi.[15]

Первые минуты прошли для меня как в чаду. Я чувствовал себя пьяным, от радости пьяным. Наконец смогли мы уединиться в нише окна. «Вы здесь! Какими судьбами?! Каким образом?» Этими восклицаниями обменивались мы, держась за руки. Здесь она в десять раз милее, чем в Петербурге, если это возможно. И здесь она наконец не NN, а Настенька Невзорова. Отныне снимаю я сие имя скрытное, кое сам ей в переписке нашей дал!

Все легко объяснилось. Великая княгиня просила государя прислать к ней Настеньку. Maman не вполне здорова (ах как я, грешный, рад этому нездоровью), и вот Настенька здесь с теткой своей, весьма добродушной старушкой, ко мне вполне благосклонной. Ее высочество нас скоро отпустила. Гуляли мы с Настенькой допоздна по набережной на Волге. Провинция имеет свои привилегии и допускает вольности, в Петербурге невозможные. Какое счастье!

12. Из дневника Николая Истомина

Жизнь моя вся переменилась и новым смыслом наполнилась. Всякую свободную минуту я с Настенькой. Утром занята она у ее высочества, читает ей по-французски, сопровождает на прогулках. Зато вторая половина дня наша. Мы гуляем, беседуем, музицируем. Иной раз не верится, что война идет. Иной раз стыдно мне здесь время проводить, когда братья мои сражаются. Но близ Настеньки, кажется, все позабываю. Да недолгое это будет счастье. На той неделе выступаем.