Николай Томан - В созвездии трапеции Страница 16

А Илья все смотрит на Машу и думает: "Видит она нас оттуда, почти из поднебесья, или не видит?.."

Будто угадав его мысли, Антон шепчет:

— Уверен, что она не только нас не замечает, но и вообще никого из зрителей. Для нее даже купола цирка, пожалуй, не существует. А видит она, наверно, только поверхность планеты, как птица, которая взлетела особенно высоко.

— И вы говорите, что Зарницыны стали бы еще совершеннее, — поворачивается Илья к Антону, — если бы работали в ослабленном поле тяготения?

— Они стали бы настоящими птицами, — убежденно заявляет Антон.

Хотя Илья уверен, что отец не очень задумывается над его экспериментом, на самом деле Андрей Петрович размышляет теперь об этом постоянно. Мало того: он даже пытается производить кое-какие расчеты. Но все пока безуспешно. Обнаруженный Ильей эффект он все еще не решается считать антигравитационным, ибо ничего бесспорного не известно пока и о самой гравитации. По утверждению теории относительности Эйнштейна, всякое ускоренно движущееся. тело испускает гравитационные волны. И Илья прав, предполагая, что мир вокруг нас заполнен ими. Из этого, однако, вовсе не следует, что современная техника в состоянии их обнаружить.

Весьма вероятно, что у них просто нет приборов, способных принять или преобразовать гравитационные колебания в механические или электромагнитные. Экспериментируя в этой области, Илья мог, конечно, не только обнаружить, но и воспроизвести гравитационные волны. И, как это ни сложно, в принципе все же вероятно. И не это смущает теперь Андрея Петровича. Тревожит его потенциал полученного эффекта, противоречащий воем математическим расчетам.

Силы гравитации, воспроизведенные любым искусственным генератором, должны быть ничтожными, так же как и явления антигравитации. Во всяком случае, они не могут заметно сказываться на весе земных тел. Закон притяжения и отталкивания между заряженными частицами подобен ведь закону всемирного тяготения.

Механизм этих электрических взаимодействий изучен теперь достаточно хорошо. Считается, что осуществляется он в результате обмена фотонами. Скорость этого обмена чрезвычайно велика, ибо каждый протон испускает и принимает один фотон в миллионную долю миллисекунды.

Андрею Петровичу известно также, что существует гипотеза, по которой допускается существование частиц, которыми обмениваются и массы физических тел. Частицы эти названы гравитонами. Из математических расчетов следует, что каждый протон и каждый нейтрон испускают по одному гравитону через такое количество лет, цифру которого Андрей Петрович затруднился бы произнести. Ее можно лишь написать, ибо "она составляет единицу с пятьюдесятью тремя нулями. Это во много раз превосходит возраст нашего участка Вселенной, равный примерно десяти миллиардам лет, или единице с десятью нолями. Естественно, что взаимодействие между массами тел при таком соотношении совершенно ничтожно.

Илья еще очень молодой физик, но и он, конечно, хорошо знает все это, однако упрямо верит, что получил именно антигравитационный эффект. Похоже даже, что он просто загипнотизирован самим фактом возникновения этого эффекта и не хочет видеть вопиющего противоречия его гипотезы с существующей теорией гравитации…

Но чем больше думает об этом Андрей Петрович, тем чаще возникают у него сомнения. А что, если антигравитация, впервые полученная в лабораторном эксперименте, проявляется силынее, чем гравитация? Что, если в эксперименте Ильи происходит аннигиляция гравитонов и антигравитоиов, подобная аннигиляции частиц и античастиц, вызывающей выделение колоссальной энергии?

Эта мысль не дает ему теперь покоя. Он решается даже посоветоваться со своим шефом, академиком Аркатовым, и едет к нему.

Внимательно выслушай Андрея Петровича, академик довольно долго не произносит ни слова. Лишь походив некоторое время по своему просторному кабинету, он заключает наконец:

— Все это, дорогой мой доктор, чертовски любопытно! Может быть, даже это и не аннигиляция гравитонов и антигравитонов, а какое-то другое, совершенно неизвестное нам явление. Во всяком случае, этим следует заняться и непременно повторить эксперимент на более совершенной установке.

Походив еще немного, он добавляет:

— А что касается кажущейся случайности такого открытия, то вспомните-ка Дэвиосона и Джермера. Они ведь работали инженерами-исследователями в одной из американских промышленных лабораторий и занимались главным образом разработкой способов технического применения электроники. Однако именно они совepшeннo неожиданно, нисколько не стремясь к этому, обнаружили явление дифракции электронов на кристаллах. И лишь впоследствии, ознакомившись с идеями волновой механики, поняли весь фундаментальный смысл своего открытия.

Андрей Петрович пытается произнести что-то, но академик Аркатов решительно перебивает его:

— А с другой стороны, известны ведь и такие факты, когда многие открытия либо не были сделаны, либо запоздали лишь потому, что у тех, кто мог их сделать, существовали закоснелые тенденции. Способствовали этому и предвзятые идеи, мешавшие им представить создавшуюся ситуацию в истинном свете. Так, Ампер, как вам, конечно, известно, упустил возможность открыть электромагнитную индукцию, а несколько лет спустя открытие это прославило Фарадея. И кто знает, уважаемый Андрей Петрович, — лукаво усмехается Аркатов, — может быть, и нам представляется счастливая возможность сделать великое открытие. Я сегодня же посоветуюсь с членами президиума Академии наук и думаю, что нам разрешат заняться экспериментом вашего сьгна тотчас же, прекратив на время испытание аппарата Грибова и Логинова. Полагаю даже, что мне удастся заинтересовать этой проблемой кого-нибудь из вице-президентов Академии.

И вот Андрей Петрович терпеливо ждет теперь звонка или официального письменного распоряжения академика Аркатова, но, чтобы не обнадеживать Илью раньше времени, ничего не говорит ему об этом. А время идет. Проходит неделя, начинается другая, а академик будто забыл о своем обещании. Что же делать? Напомнить ему об этом или подождать еще немного?

И Андрей Петрович решает ждать, ибо чем больше он думает об эксперименте сына, тем больше сомнения одолевают его.

А Михаил Богданович развивает в это время самую энергичную деятельность. Он приглашает к себе Юрия Елецкого и Антона Мушкина и дает им задание:

— Вот что, ребята, прекращайте-ка все ваши баталии с абстракционистами и беритесь за дело. Нужно возможно быстрее набросать эскизы воздушных трюков в условиях пониженной весомости. И не только группы Зарницыных, но и других воздушных гимнастов.