Евгений Гаркушев - Плюшевые самураи (сборник) Страница 16

– Ничего не имею против.

По “Европе” шел выпуск новостей.

– Движение за лишение мужчин избирательных прав набирает силу в Соединенных Штатах Америки, – вещал бодрый женский голос. – Как известно, активистки движения требуют запретить мужчинам участвовать во всех выборах, кроме выборов в органы местного самоуправления. Хотя всерьез эти требования пока никто не воспринимает, митинг участниц движения в Нью-Йорке собрал больше полумиллиона участниц. Они приехали со всех концов страны.

– А как ты относишься к таким идеям? – спросил Игорь.

– Да мне, вообще-то, все равно. Вам волю дай, вы обязательно начнете войны развязывать, пытаться утвердить свое доминирующее положение, основанное на грубой физической силе, обижать женщин. – Лена говорила так, будто вспоминала учебник по индустриальной истории. – А может, и не начнете. Но зачем тебе, скажем, избирательные права?

– Как это зачем? – возмутился Игорь. – Что я, не человек, что ли?

– И часто ты на выборы будешь ходить? Вот мамин брат за последние десять лет ни разу не ходил. Маму даже депутатом района избирали. Она его стыдит, а он говорит – мне это не нужно. И многие мужчины такие.

– Кому не нужно, тот пусть и не ходит, – упрямо возразил Игорь. – А лишать меня права голоса я никому не позволю.

– Да не расстраивайся, это просто экстремистки, – улыбнулась Лена. – Хочешь, зайдем в кафе, мороженого поедим? Или просто на улице, у разносчика купить?

– Давай у разносчика.

Игорь пригрелся в мобике, ему было приятно, что Лена – совсем рядом.

– Можно по парку покататься.

– Давай.

Лена включила на мобике сигнализацию «прогулочный режим» и со скоростью пять километров в час въехала в парк.

– Тебе какое? – остановившись у разносчика, спросила она.

– Ванильное, – со вздохом ответил Игорь. Он бы с большим удовольствием выпил пива, но предлагать это Лене постеснялся.

– Ванильное и шоколадное, – попросила девушка.

Игорь полез в карман за деньгами, но Лена остановила его:

– Ну что ты, сегодня я плачу. Ведь я же предложила.

Игорь покорно опустил руку.

– Может, тебя пивом угостить? – спросил он.

Лена удивленно взглянула на него.

– Нет, спасибо. Если хочешь, можешь взять себе.

– Да нет, я без тебя не буду.

Похрустывая мороженым, они покатились по аллеям парка.

– Какая у тебя красивая рубашечка, – сказала девушка.

– Мама подарила, – ответил Игорь. – А ты сама очень красивая.

– Правда? – притворно удивилась Лена. – Никогда бы не подумала.

– Да уж, – сказал Игорь.

Оба рассмеялись.

– А как твои папа и мама познакомились? – спросила Лена.

– Трудно сказать. Они учились вместе в университете. На последнем курсе мама предложила оформить отношения. Так и поженились.

– А у меня папа первый подошел к маме. Представляешь? Тогда это еще не было признаком дурного тона. Иногда женщина предлагала мужчине дружить, а иногда – мужчина. Полное равноправие.

– А мама что же?

– Мама сначала не соглашалась. Она была известная феминистка, а тут парень сам к ней подходит, да еще норовит в стерео заплатить за двоих. Но потом они поладили.

– Тебе, наверное, нравятся такие мужчины, как твой отец?

– Вообще-то да.

– Я не такой, – грустно сказал Игорь.

Потом он судорожно огляделся по сторонам, покраснел как рак, и вдруг решительно поцеловал Лену.

– О, а говоришь – не такой, – прошептала девушка.

«Что бы подумали обо мне папа с мамой и Максим, – тоскливо подумал Игорь. – Самому вешаться на шею девушке! Но что поделать, если она мне так нравится…»

Конец Пути

Велика, крепка и прозрачна была алмазная скала – тысяча шагов в длину, тысяча в ширину и столько же в высоту. Сияла она в свете солнца единым, монолитным кристаллом. Казалось, нет силы, способной повредить ей, нанести на незамутненную поверхность хотя бы малую царапину.

Раз в тысячу лет подходил к скале почтительный жрец в пурпурном одеянии – избранный из сотен тысяч достойных – и слегка касался ее рукой. И проводил он после этого весь остаток жизни в посте и молитве – ибо не каждый может оставить истинный след в истории мироздания. Тысячу тысяч таких скал источили до основания неисчислимые поколения жрецов. Небосвод поседел от дряхлости, и погасли звезды, а новые не зажглись, когда остался на земле один Бхима.

Был Бхима черноволос и желтолиц, а темные глаза его горели внутренним огнем. Хромал он на правую ногу, потому что была она короче левой. Голоса Бхимы не слышал никто – потому что не с кем было ему разговаривать и некого слушать.

Вечное солнце и дыхание Бхимы согревали мир – пустой и равнодушный. Только Бхима мог почувствовать свежесть весеннего ветра и душный зной пустыни, холод высокогорных следов и горячее дыхание земных недр, свежесть плода дынного дерева и обжигающую горечь перца. Только ему под силу было ощутить запах распускающихся весенних цветов и прелой листвы, морской соли и дымящейся на горных склонах серы.

Лишь один аромат не знал Бхима – дыхание смерти и запах трупа врага – ведь не было у Бхимы врагов. Не было у него и друга, спутника, собеседника – ведь в прошлой жизни был он драконом, пожиравшим миры, и не помнил мать свою, и отца – хотя ведал многое. А первое, что увидел он в этом воплощении – прекрасный цветок лотоса на водной глади, и себя – сидящим в нем.

Неспокоен был Бхима, сжигал его внутренний огонь, и жажда, и стремления. Восходил он к вершинам самых высоких гор, поднимался на величайшую гору Сумеру, и шагал в пропасть – но не падал камнем на острые скалы, а шел по воздуху, как по земле. Опускался он на дно океанов, надеясь найти там живое существо – но и в полной тьме глубин, где весь океан, казалось, давит на него, не встретил он ни одного ничтожнейшего создания.

Встречались в горах пещеры, полные алмазов и изумрудов, рубинов и бирюзы, плескалась волна на отмелях, розовеющих от кораллов, и вдосталь было жемчуга в потайных гротах, но никто не стерег сокровища – все они были во власти Бхимы.

Прекрасны были зеленые леса – без конца и без края, привольны степи, широки и полноводны реки. Снег сверкал на вершинах черных гор, и облака царственными башнями плыли по небу. Сверкали молнии, и гремел гром, шел дождь, и налетал ураган – но не понимал Бхима, зачем все эти чудеса ему одному.

Дымились высокие вулканы, и моря лавы исторгались из их недр. Ходил Бхима по раскаленным морям, ноги его обугливались, но не могла эта боль заглушить страдания его души.

Изнурял себя Бхима тысячелетними постами среди вечно цветущих садов – но только ярче разгорался его дух. Мог он взглядом разгонять облака и вызывать ураганы, двигать горы усилием воли, превращать тусклые камни в золото, а золото – в труху, но не радовало это Бхиму. Ибо не понимал он, для чего живет и страдает, для чего могущество его и боль. И сверкало в лучах солнца золото, и скрипел на зубах прах – но что золото, что прах оставляли Бхиму равнодушным.