Юрий Тупицын - Инопланетянин (сборник) Страница 16

— Вы уверены, что компьютеры так уж ограниченны?

Серлин кивнул, показывая, что понимает сомнения журналиста.

— Я тоже в этом усомнился, но, понимаете ли, Грейвс довольно легко меня убедил. Я не помню всей его аргументации, однако ж одна фраза засела у меня в мозгу как заноза. Грейвс сослался на крестного отца всех нынешних компьютеров, на Винера, который назвал логические машины безумцами, наделенными гениальной способностью к счету. Неплохо сказано, а? Кроме того, Грейвс сказал, что если машинным программированием занимаются, вообще говоря, ординарные люди, то для решения программных шахматных композиций можно привлечь гениев — лучших шахматистов мира. В общем, Грейвс увлек меня своими идеями и уговорил заняться решением программных композиций — особым образом составленных задач и этюдов. — Серлин было замялся, но потом, глядя прямо в глаза Рене, твердо закончил: — Сыграло свою роль и то обстоятельство, что он предложил определенную и немалую плату за мои услуги. Я тогда нуждался в деньгах.

— Только тогда? — спросил Хойл. — А я вот нуждаюсь в них всю жизнь!

Серлин рассмеялся, согласился с тем, что понятие денежного достатка в атомный век очень относительно, и продолжил свой рассказ.

Их деловые взаимоотношения Грейвс обставил весьма таинственно и доверительно. Соглашение было чисто джентльменским, Грейвс назвал его мораторием, — никаких договоров или письменных обязательств, ни йоты юридического формализма. Важнейшим условием моратория, нарушение которого немедленно приводило к его расторжению, была полная конфиденциальность сотрудничества. Никаких почтовых сношений или телефонных переговоров! Задание Серлину доставлял доверенный человек, он же забирал готовые решения. Когда эта система обговаривалась, Бенгт не удержался и заметил, что организация дела очень напоминает ту, которая применяется в шпионаже. По-видимому, это не было новостью для Грейвса. Он нисколько не удивился, лишь заметил:

— Это не более как конвергентное сходство. — И добавил в раздумье: Постарайтесь быть добросовестным даже в тех случаях, когда задача будет выглядеть необычной. Когда, скажем, на доске будет не два, а три короля. Или когда короля два, но одному из них нужно поставить мат, а другому пат. Или если мат нужно поставить не королю, а слону, ферзю, другой фигуре.

— Боюсь, что без предварительных и подробных консультаций мне будет трудно справиться с такими необычными шахматами, — откровенно признался Серлин.

— Не беспокойтесь, — успокоил Грейвс, — все отклонения от классических правил шахматной игры будут детально оговариваться в условиях задачи.

Их сотрудничество продолжалось более двух лет, до самого исчезновения Грейвса. За это время Серлин перерешал сотни задач — от самых элементарных до самых причудливых и невероятных. Поначалу Серлину нелегко было ориентироваться в этом буреломе необычных правил и оговорок, но постепенно он вошел во вкус и даже обнаружил своеобразную эстетику в предлагаемых композициях. Ему представлялось, что их составлял одаренный человек, неуемный фантазер и выдумщик, отчаянно балансирующий на самой грани, отделяющей разум от безумия. Бенгт признался Рене, что некоторое снижение уровня его игры определяется влиянием этого необычного, все время трансформирующегося шахматного мира.

— Зато у меня есть хороший дом, счет в банке и нет долгов, — с некоторой грустью закончил свой рассказ Серлин.

— А что все это значит? Вы не пробовали выяснить? — с нескрываемым любопытством спросил Хойл.

Серлин усмехнулся:

— Как не пробовал, я ведь живой человек. Но нарочный, который привозил задания и деньги и увозил готовые решения, был похож на человека, которому отрезали язык. А других источников информации у меня не было.

— Вы могли поговорить об этом с друзьями.

Серлин покачал головой:

— Я слишком хорошо помнил о главном условии Грейвса — полная конфиденциальность.

— Но Грейвс исчез, — возразил Рене.

— Известие об этом мне привез все тот же молчаливый нарочный. Он вручил мне приличную сумму, потребовал, чтобы я хранил дело в строгой тайне, сказал, что могу еще понадобиться, и на всякий случай оставил парижский адрес — до востребования. И все-таки история Грейвса каким-то образом стала известной. Правда, в прессе об этом Не было ни слова, но тем не менее меня стали беспокоить всякие личности, и темные, и светлые. — Серлин поморщился, словно ему припомнилось что-то неаппетитное. — Мне сулили всяческие блага, угрожали, пытались подсунуть любовницу. Терпение мое в конце концов лопнуло, я написал письмо по известному мне адресу и потребовал или защиты, или свободы действий. Через неделю после того, как я отправил письмо, нарочный снова посетил меня. Только теперь он оказался куда более разговорчивым. После обстоятельной беседы, очевидно убедившись, что я понятия не имею о сущности изысканий Грейвса, он дал мне желанную свободу действий. Предупредил только, чтобы я не вздумал давать никаких официальных интервью для прессы. После этого мне стало легче. Тем любопытным, которые прорывались ко мне через все заслоны, я теперь говорил правду — что я решал для Грейвса шахматные задачи не совсем обычного содержания. У меня, как и у многих играющих шахматистов, хорошая память. Поэтому особенно настырным просителям, которые к тому же швырялись деньгами, я сообщал и содержание этих задач. — Серлин улыбнулся. Разумеется, я не стал давать особенно диких задач со всякой чертовщиной. Скажем, таких, где резко нарушались общепринятые правила шахматной игры, например у белых и у черных по два короля, причем одного из них разрешается бить, или когда мат нужно поставить не королю, а ферзю, причем король не матуется, а играет роль обычной фигуры. И все-таки от меня не отстали до сих пор. Почему-то надеются, что я храню Бог весть какие тайны. Вот и вы туда же.

— Я объяснил, Бенгт, — мягко заметил Рене, — что мной движет не праздное любопытство и не голая жажда наживы.

— Да, — согласился гроссмейстер, — вы не похожи на прежних визитеров по делу Грейвса. Они сразу же пытались купить меня. Меня!

Серлин выпятил подбородок и, хмуря свои белесые брови, сурово взглянул на журналиста.

— Я люблю пройдох не больше, Бенгт.

— Возможно, — Серлин вздохнул, и взгляд его несколько оттаял. — Ядерная война — ужасная вещь. Я разделяю ваше благородное беспокойство. Однако же не представляю, чем могу помочь.

— Вы не могли бы свести меня с этим молчаливым нарочным?

— Не думаю, что это даст результат. К тому же я связан словом, а мое слово — слово твердое. — Серлин проговорил это и добавил после паузы с хитринкой: — Но я могу свести вас с другим человеком, который, по-моему, может оказаться вам очень полезным.