Пьер Бордаж - Мать-Земля Страница 16

Через несколько минут, когда он уже бежал вместе с другими по туннелю, послышался глухой продолжительный грохот: система автоматического обрушения перекрыла вход в эвакуационную галерею, преграждая доступ жидкому бетону.

Жек хотел сорвать с себя маску, плохо закрепленные ремешки которой натирали щеки и шею, но женщина, бегущая рядом, не позволила ему этого сделать. Она с трудом, не отпуская зубами собственный загубник, пробормотала несколько слов, которые он понял:

— Не сейчас... опасно... Еще... газ...

Опустив голову, Жек старался ступать шаг в шаг с идущим впереди карантинцем. Тот двигался очень быстро, и парнишке приходилось все время ускоряться, чтобы не отставать от него. Светошары встречались все реже, и те, кому удалось спастись, двигались почти в полной темноте. Паника помешала им захватить лазерные факелы.

Жек не представлял себе, как далеко тянется галерея. Сколько еще времени придется идти по подземелью? Сколько времени он еще сможет вдыхать слишком чистый воздух защитной маски? Его перенасыщенный кислородом мозг уже испытывал приятную эйфорию, сквозь которую иногда прорывались болезненные вспышки прозрения. И тогда он думал о родителях, которые, вероятно, спали сном праведников в своем доме. Как они поведут себя, когда увидят, что гостиная пуста, а кровать единственного сына разобрана? Будут ли кричать от отчаяния, раздирая в кровь щеки, как это делали женщины из гетто, когда их детей засасывал бетон? Изгонят ли из своих воспоминаний сына, как изгоняют дурные сны?.. Его исчезновение станет облегчением для них. Он сомневался, что такие правоверные крейциане, как па и ма Ат-Скин, могут испытывать простые человеческие чувства. Отныне па будет без него охотиться на спящих хищников синегенетического парка, а время, неумолимый скульптор, продолжит прокладывать морщины на красивом лице ма. Не этого ли они хотели, решив отправить его в далекую школу священной пропаганды?

Здесь, в темном и холодном туннеле, среди мрачной процессии изувеченных существ, от которых отказались люди и боги, Жеку хотелось ощутить себя в объятиях родителей, чтобы он мог прошептать им на ухо нежные слова, насытиться их теплом, их запахом. Он никогда не думал, что ему будет так не хватать ругани па. Еще никогда грудь и руки ма не казались ему столь гостеприимными и успокоительными. Чем дальше он уходил от них, тем больше оправданий находил им, тем больше наделял их волшебными, тайными добродетелями. Он заново создавал их, и они, в свою очередь, становились героями легенды, горячими сверкающими звездами, по сравнению с которыми тускнели неведомые звезды Найи Фикит, прекрасной сиракузянки, Шри Лумпа, оранжанина, и махди Шари из Гимлаев. По щекам маленького анжорца текли ручьи слез, оставляя соленые следы на губах, заливая герметичные очки маски. Время от времени женщина, следовавшая за ним, легонько похлопывала его по плечу, призывая ускорить шаг.

И когда касание этой изувеченной руки как бы подталкивало его к далеким берегам, он вспоминал о старом Артаке, карантинце, который принес себя в жертву ради него. Он видел его перекошенные черты, сверкающие и утонувшие в глазницах глаза, длинный нос, рот, уголки которого буквально доходили до ушей, нелепо торчащих на висках. Он слышал его мелодичный и низкий голос... Живи, малыш Жек, стань воителем безмолвия... Именно его голос и рассказанные им сказки толкнули Жека Ат-Скина на это приключение. И теперь он изо всех сил боролся с искушением бросить все и тем или иным способом вернуться в родительский дом. Но он не имел права отказываться, предавать память своего друга из Северного Террариума. Жертва Артака не должна стать тщетной.

Люди шли уже очень долго, а маленький анжорец, погрузившись в свои противоречивые мысли, не мог определить, сколько времени длится этот поход. Время от времени, когда он вспоминал о старом Артаке, он сотрясался от глухих рыданий. Серые призраки карантинцев растворялись в чернильно-черном мраке галереи.

На заре (на Ут-Гене понятие дня было чисто умозрительным) семьсот двадцать колодцев Северного Террариума, куда предварительно пустили газ, были полностью залиты бетоном. Последние спирали тумана и черного дыма, сплетенные в сладострастном объятии, накрывали окрестности плотным, токсичным и непригодным для дыхания облаком. Водители бетоновозов, громадных машин, которые, как мухи, расселись у края провалов, дали команду на свертывание прозрачных рукавов.

Десятки гектаров были преобразованы в гигантскую эспланаду, на которой торчали угловатые наросты бетона. На них обрушились гусеничные катки, чтобы превратить их в пыль.

Вооружившись биноклем, кардинал Фрасист Богх наблюдал за операцией с надзирательской вышки. Он бодрствовал всю ночь, но его темные глаза, окруженные густыми мешками, горели неукротимым огнем. Рядом с ним, кроме скаита-наблюдателя и двух мыслехранителей кардинала, стояли Горакс, великий инквизитор, закутанный в черный бурнус, Риг-Во-Рил, главнокомандующий планетарной полиции, затянутый в темно-синий мундир, и Жавео Мутева, юный чернокожий викарий, уроженец Платонии. Из-за тесноты кабинки-шара они жались друг к другу. Время от времени викарий рукавом стирал конденсат с вогнутых стекол кабины.

С высоты башни бетоновозы и катки походили на желтых и черных насекомых, которые суетились у входа в улей. Светящиеся комбинезоны рабочих расцвечивали узорами тьму уходящей ночи. У подножия башни батальон полицейских в серой форме окружал группу советников и чиновников Ут-Гена, бывших министров, примкнувших к империи Ангов, промышленников, личных гостей кардинала Фрасиста Богха. Десять воздушных катеров и личные кары, оборудованные ультразвуковыми зондами, носились над плоскими крышами зданий, стоящих вблизи гетто.

Заряды, заложенные под стойки монументальных ворот гетто, взорвались с оглушающим грохотом. Величественная конструкция, возведенная пятнадцать веков назад переселенцами из зараженной зоны, обвалилась, как карточный домик. Плотное облако ржавой пыли накрыло развалины.

Вскоре на месте Северного Террариума вознесутся стобашенный храм с двадцатью нефами, правительственный дворец, административные здания и самая крупная школа священной пропаганды на планете (а быть может, и во всей империи Ангов).

Кардинал Богх положил бинокль на столик и потер покрасневшие от усталости глаза.

— Сделано прекрасное дело, — тихо пробормотал он. — Слишком долго эти чудовища бросали вызов авторитету Церкви и империи Ангов...

— Конечно, конечно, — подхватил викарий.

Звенящий голос викария в черной рясе и облегане врезался в уши собеседников, как ржавое, выщербленное лезвие. Как и остальные члены викариата, он был в свое время торжественно оскоплен и теперь принадлежал к числу евнухов Большой Овчарни, легиона экстремистов, которые почти никогда не выходили за пределы епископского дворца в Венисии и которых боялись пуще ядерной чумы.