Наталья Соколова - Пришедший оттуда Страница 16

Несколько раз прибегал разрумянившийся Андрей, в сбитой на затылок меховой шапке, принося с собой дыхание зимы, морозной свежести.

- Гладких согласилась... Раскопали чертежи... Гладких уже приступила...

Когда он уходил, я, оставшись один, снова вставал у окна и смотрел сквозь запотевшее, схваченное по краям ледком стекло на пустые плоские белые дворы, прямоугольно обрезанные, на пустые плоские белые крыши приземистых строений, теснящихся одно к другому, на тоскливо пустую и безнадежно плоскую кирпичную стену с покачивающимися тенями длинных голых веток.

Звонил Ценципер - уже из дому. Звонила Майка - ее дрожащий голосок сменялся грубым командирским голосом докторши.

Мальчик жил. Мальчик ждал. Мальчику делали уколы. Мальчику не давали уснуть - после уколов это опасно. Можно уснуть и не проснуться. С ним разговаривали, играли, шутили, Адель Марковна принесла свои драгоценные хрупкие статуэтки вьесакс. Тесть, присев на корточки, показывал кукольный театр.

...Помню, уже после двух я занимался с Андреем, доказывал в его клетчатой тетрадке все ту же теорему. Неожиданно он заснул, совсем по-детски уронив кудрявую голову на сложенные руки. Потом встряхнулся и, крепко протирая ладонью заспанное розовое лицо, стал торопливо извиняться:

- Вот стал освобожденным работником комитета. В цеху, там легче было. Последнее время я был старшим контролером ОТК. Проверишь детали, выдалось окно - сиди занимайся. А на комсомольской работе окон не бывает. - Андрей наклонился над тетрадкой. - Нет, как вы это здорово все... Сложные формулы, и прямо из головы. Счастливый человек!

И запнулся, смутился.

Андрей не возвращался уже больше часа.

Я все ходил по залу туда и обратно, туда и обратно, мимо макетов, стендов, плакатов, одних и тех же, настойчиво повторяющихся, неизменных.

Мелькали обрывки мыслей, фраз, какие-то разрозненные картинки, как будто кадры плохо смонтированной любительской киноленты. Пальцы Каменского, просеивающие пряди волос... Сборщицы, строгие, чистые, святые. А ведь одна из них собирала сердце нашего Мальчика... Качество. Качество человеческих отношений... Ценципер в венчике из седых перьев... "не надо объяснять, у самого трое"... телеграфный Ценципер с его жестким профилем и мягким сердцем... А ведь кто-то, такой же, как Ценципер, в соседнем с ним кабинете, возможно, совсем не злой, возможно, хороший семьянин, взял и подписал бумажку: "Опытную партию детей типа Ж-3 - в продажу". Был, наверное, конец месяца... завод не выполнял план, не хватало какой-то ерунды, тысячных долей процента...

Да. Он подписал.

Он в своей жизни никогда не обидел, не ударил ребенка - ни своего, ни чужого. Он, возможно, мой сосед по квартире, по дому - сейчас, заспанный, звонит в нашу дверь и спрашивает у Майки, у тещи, не надо ли сходить в аптеку, чем можно помочь. Добрый, симпатичный...

Забрел ко мне на огонек ночной сторож. Это был говорливый дед с небритым рыжеватым жнивьем на щеках, в поношенной гимнастерке без ремня и мягких, неслышных валенках.

- Закурить нечего? Да ты поищи, пошарь по карманам, милок. Значит, не имеется? Так. - Он вздохнул. И извлек собственный "Беломор". - Посижу тут у тебя, все ж таки живая душа. Детальку ожидаешь? Я в курсе, предупрежденный.

Поинтересовался, с кем я имел дело на заводе.

- Каменский? Знаем, как не знать. Показательный человек. Его у нас завсегда гостям показывают. Не горячится, матом не ругается. Аккуратный, культурный. Что ж, оно неплохо. Только... - Дед прищурился, посасывая изжеванную, почти у самых губ дымящуюся папиросу. - Только наши комсомолы как думают? Раз мата не употребляет, хороший человек. Раз употребляет плохой. Эх-хе-хе, если б так просто было плохих от хороших отличать! Быстро бы тогда царство небесное на земле устроилось. - Последний раз затянулся и с сожалением пригасил окурок. - Так нету у тебя, говоришь, папироски? Не завалялось? - Вздохнул. - Хорошие люди мерли на Волоколамском в сорок первом, кишки с кровью на снег валились. Святые люди! А мату было... Или в сорок втором, под Свердловском. Завод эвакуировался, считай, на голое место. Руки к железу примерзали, рукавиц нет, ватников нет, кранов и в помине. Ругнешься в бога-мать, вроде теплее стало, смотришь, балка, матушка, сама пошла...

- Без мата лучше. Давно пора без мата.

- Кто будет спорить? - Дед упрямо покачал головой. - Но скажу я тебе так, милок: иной хоть и матюгается, от горячки своей, от необразованности, но душа есть. За рисковое дело берется, в драчку идет. А Каменский - ему что? Внедряли пневматику, специально подгадал в отпуск идти. Или еще... Авдееву за полгода до пенсии уволить хотел. Мать его, говорят, плакала: стыдно в заводском доме жить, побоялся бы людей. - Он пожевал окурок, остро глянул на меня прищуренным глазом. - От начальства можно скрыться, дело известное. От людей не скроешься, люди все видят...

Вошел Андрей.

- Нету закурить? - спросил дед. - Ах, да, ты же показательный. - Махнул рукой и достал "Беломор". - На молочке живешь. А мы росли на молочке бешеной коровки. Эх-хе-хе, пережито! Чтобы вы, черти, чисто жили, ходили праведниками...

Андрей присел на валик кожаного дивана и, не раздеваясь, сдвинув ушанку на затылок, стал записывать какие-то неполадки, которые он обнаружил в столовых. Лицо у него было озабоченное, усталое.

- Что у Гладких? - спросил я напрямик.

- Там еще есть термическая обработка - на вашей детали. Это в другом цеху. Совсем упустили из виду.

- Значит...

- Ничего не значит, - Андрей встал. - Пойду сейчас в термичку, попытаюсь договориться, чтобы сделали. - Он сказал нарочито бодрым голосом: - Обязательно получится.

Неудача? Опять неудача? Сердце мое сжалось от недоброго предчувствия.

Когда Андрей вышел, дед засмеялся ему вслед, показывая подгнившие, темные зубы:

- Какой храбрый! "Пойду попытаюсь!" Небось Гладких и без тебя договорится. Наше жилье не хотели признать полуподвалом - а как же не полуподвал, когда окна вот так, - он показал, - от земли. На учет не ставили, ну, мы со старухой чин чином к Гладких на депутатский прием...

Что помогало мне в ту ночь? Что меня поддерживало?

В техническом кабинете тоже слышался непрерывный гул завода. Слышалось ночное полусонное его дыхание, бормотание спросонок, теплое, доброе. "Ты не спишь, и я не сплю, - повторял завод, - да, не сплю. Я тружусь. Я тороплюсь помочь". И от этого дружеского невнятного бормотания как-то легче становилось на душе.

Снег был розовый.

В этот ранний утренний час снежный покров был ярко-розовый, как пастила или зефир, и затвердевшие мелковолнистые гребни, которые намел ветер, тоже делали его похожим на зефир, тот самый, что покупают в метро за двенадцать копеек - три штуки в блестящей прозрачной упаковке. Наш Мальчик очень его любил - и ел совершенно как свиненок: натыкивал эту круглую розовую бульбу на свой короткий пальчик и...