Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 14 Страница 16

Он не мог спрятать тело, потому что не было такого места, где бы его не нашли. И не мог спустить его в конвертор, потому что для этого нужно было пройти через гидропонные оранжереи.

Впрочем, нет, зачем? Ведь есть другой путь к конвертору – через машинное отделение.

Он похлопал себя по карману. Ключи были там. Он наклонился, дотронувшись до ещё тёплого тела. Он отступил к металлической стене. Его опять затошнило, и в голове непрестанно билась мысль о том, что он виновен.

Но он подумал о своём старом отце с суровым лицом, и о том давно умершем человеке, который написал Письмо, и обо всех других, кто передавал его, совершая преступление ради истины, ради знания и спасения.

Сколько мужества, подвигов и дерзаний, сколько одиноких ночей, проведённых в мучительных раздумьях! Нельзя, чтобы всё это пропало из-за его нерешительности или сознания вины.

Он оторвался от стены, поднял тело Джо и взвалил его на плечи. Оно безжизненно повисло. Раздалось бульканье. И что-то тёплое и мокрое потекло по его спине.

Он стиснул зубы, чтобы не стучали, и, пошатываясь, побрёл по мёртвым эскалаторам, по тёмным коридорам к машинному отделению.

Наконец он добрался до двери и положил свою ношу на пол, чтобы достать ключи. Он нашёл нужный ключ и повернул в замке, налёг на дверь, и она медленно отворилась. В лицо ему пахнул порыв тёплого воздуха. Ярко горели огни, и раздавалось жужжание и повизгивание вращающегося металла.

Он поднял Джо, внёс его, запер дверь и встал, разглядывая огромные машины. Одна из них вертелась, и он узнал её: гироскоп-стабилизатор тихо жужжал, подвешенный на шарнирах.

Сколько времени понадобится ему, чтобы понять все эти массивные, сложные машины? Насколько люди отстали от знаний тысячелетней давности?

А ноша давила ему на плечи, и он слышал, как на пол падают редкие, тёплые, липкие капли.

Ликуя и содрогаясь от ужаса, он возвращался в прошлое. Назад, сквозь тысячу лет, к знанию, которое могло создавать такие машины. Даже ещё дальше – к неуравновешенности чувств, которая могла заставить людей убивать друг друга.

Я должен от него избавиться, с горечью подумал Джон Хофф. Но это невозможно. Даже когда он исчезнет, станет чем-то совсем другим, когда вещества, из которых он состоит, превратятся во что-то ещё, – даже тогда я не смогу от него избавиться. Никогда!

Джон нашёл люк конвертора, упёрся ногами в пол. Люк заело. Джон дёрнул, и он открылся. Перед ним зияло жерло, достаточно большое, чтобы бросить туда человеческое тело. Из глубины слышался рёв механизмов, и ему показалось, что он уловил адский отблеск бушующего огня. Он осторожно дал телу соскользнуть с плеча, подтолкнул его в последний раз, закрыл люк и всей тяжестью навалился на педаль.

Дело было сделано.

Он отшатнулся от конвертора и вытер лоб. Наконец-то он избавился от своей ноши. Но тяжкое бремя всё равно оставалось навсегда, подумал он. Навсегда.

Он услышал шаги, но не обернулся. Он знал, чьи это шаги – призрачные шаги, которые будут преследовать его всю жизнь, шаги угрызений совести в его душе.

Послышался голос:

– Что ты сделал, малый?

– Я убил человека. Я убил своего друга.

И он обернулся, потому что ни шаги, ни голос не принадлежали привидению.

Говорил Джошуа.

– Было ли у тебя основание?

– Да. Основание и цель.

– Тебе нужен друг, – сказал Джошуа. – Тебе нужен друг, мой мальчик.

Джон кивнул.

– Я узнал цель Корабля. И назначение. Он застал меня. Он хотел донести. Я… я…

– Ты убил его.

– Я подумал: одна жизнь или все? И я взял только одну жизнь. Он бы взял все.

Они долго стояли, глядя друг на друга.

Старик сказал:

– Это неправильно – взять жизнь. Неправильно, недостойно.

Коренастый и спокойный, он стоял на фоне машин, но в нём было что-то живое, какая-то движущая сила, как и в машинах.

– Так же неправильно обрекать людей на судьбу, для которой они не предназначались. Неправильно забывать цель из-за незнания и невежества, – ответил Джон.

– Цель Корабля? А это хорошая цель?

– Не знаю, – ответил Джон. – Я не уверен. Но это по крайней мере цель. А цель, какая бы она ни была, лучше, чем отсутствие цели.

Джон поднял голову и отбросил назад волосы, прилипшие ко лбу.

– Ладно, – сказал он. – Я иду с тобой. Я взял одну жизнь и больше не возьму.

Джошуа медленно, мягко произнёс:

– Нет, Джон. Это я иду с тобой.

Видеть бесконечную пустоту, в которой звёзды сверкают, как вечные крохотные сигнальные огоньки, было неприятно даже из наблюдательной рубки. Но видеть это из рубки управления, большое стеклянное окно которой открывалось прямо в пасть пространства, было ещё хуже: внизу не видно дна, вверху не видно границ. То чудилось, что к звезде можно протянуть руку и сорвать её, то она казалась такой далёкой, что от одной мысли об этом начинала кружиться голова.

Звёзды были далеко. Все, кроме одной. А эта одна сверкала сияющим солнцем совсем рядом слева.

Джон Хофф взглянул на Джошуа. На лице старика застыло выражение недоверия, страха, почти ужаса.

А ведь я знал, подумал Джон. Я знал, как это может выглядеть. Я имел какое-то представление. А он не имел никакого.

Он отвёл глаза от окна, увидел ряды приборов и почувствовал, что сердце его упало и руки одеревенели.

Уже некогда сживаться с Кораблём. Некогда узнать его поближе. Всё, что нужно сделать, он должен сделать, только следуя своему разуму и отрывочным знаниям, которые получил от машины его мозг, неподготовленный и нетренированный.

– Что мы должны делать? – прошептал Джошуа. – Парень, что нам делать?

И Джон Хофф тоже подумал: а что мы должны делать?

Он медленно поднялся по ступенькам к креслу, на спинке которого было написано: «Пилот». Медленно забрался в кресло, и ему показалось, что он сидит на краю пропасти, откуда в любой момент может соскользнуть вниз, в пустоту.

Осторожно опустив руки на подлокотники кресла и вцепившись в них, он попробовал ориентироваться, свыкнуться с мыслью, что сидит на месте пилота, а перед ним – ручки и кнопки, которые он может поворачивать или нажимать и посылать сигналы работающим машинам.

– Звезда, – сказал Джошуа. – Вот эта, большая, налево, которая горит…

– Все звёзды горят.

– Нет, вот – большая…

– Это та звезда, к которой мы стремились тысячи лет, – ответил Джон. И он надеялся, что не ошибся. Как он хотел бы быть в этом уверенным!

И тут он почувствовал страшную тревогу. Что-то было неладно. И очень неладно.

Джон попытался думать, но космос мешал, он был слишком близко. Он был слишком огромен и пуст, и думать было бесполезно. Нельзя перехитрить космос. Нельзя с ним бороться. Космос слишком велик и жесток. Космосу всё равно. В нём нет милосердия. Ему всё равно, что станется с Кораблём и с людьми на нём.