Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура Страница 16

Мыши-гливеры с громким писком, похожим на бравую песню, шли в бой, ротного нигде видно не было. Методичный Сенека поймал металлическими концами также за горло хооший экземпляр секретчика, задушил и бросил в корзину. Солнце зашло за тучу, и в лаборатории стало темновато. Привычного света мощной лампы, после того как глаза привыкли уже к иному, явно не хватало.

— Фиксируем результат, профессор?

Сенека резко повернулся и увидел, что первый лаборант уже проснулся и стоит с авторучкой во рту возле стола, готовый внести в распахнутый журнал очередные результаты, а второй возится далеко в углу, пытаясь почему-то при помощи отвертки воздействовать на большую рыжую мышь, привязанную за хвост к клавиатуре компьютера, почему-то ему не понравилось, как эта опытная особь, хорошо зарекомендовавшая себя на протяжении последних часов, управляет бронестрекозами. Мотор маленького экскаватора заглох, и его маленький ковш поднялся вверх.

— Где он? — щурясь сквозь дым и выискивая ротного, спросил Сенека. Ты его видишь?

— Кого? — спросил лаборант.

С ревом над головой профессора прошла бронестрекоза, и ему на голову посыпались маленькие жгучие бомбы. Мышь, приплясывая на клавишах компьютера, пыталась увернуться от плоского жала большой лаборантской отвертки.

"Все равно бессмысленно, все равно никакой пользы… Все равно я буду прав… — пытаясь успокоиться, подумал Сенека и тут увидел нужного грызуна. — Ага! — сказал себе Сенека. — Сейчас!"

Каким-то невероятным образом грызун-сладострастник был уже внутри укреплений пряных. Шевеля усиками, Эпикур несся по лабиринту, с удовольствием сшибая все на своем пути. Не в состоянии проникнуть сквозь стекло инструментом, Сенека подскочил к пульту компьютера, оторвал мышь и, швырнув ее в первого лаборанта, пробежал тонкими пальцами по клавишам. Мышь в лабиринте легко уворачивалась от взрывов и продолжала свой путь. В каждом ее повороте, в ударах ее хвоста, в ее писке было столько здорового удовольствия и прыти, что, вычесывая из волос неразорвавшиеся бомбы, Сенека даже не чувствовал боли, такая в профессоре поднялась решимость.

— Ну, так мы фиксируем? — спросил лаборант, наконец вынимая изо рта авторучку. — Профессор?

— Дайте мне что-нибудь в руку! — вдруг страшным голосом заорал Сенека, и тут же в его протянутую руку лег тяжелый тупой топорик, услужливо снятый вторым лаборантом с пожарного щита.

Разглядеть сквозь многослойное стекло было ничего нельзя, во-первых, проклятое солнце, так помешавшее профессору, теперь окончательно спряталось в тучах, и лампа светила еле-еле, как сонный белый глаз, а во-вторых, лабиринты в результате многих взрывов были, как разноцветной водой, наполнены густым дымом. Взмахнув топориком, Сенека, не помня себя, ударил в стеклянный макет. Во все стороны посыпались визжащие мыши и осколки. Внутри макета что-то вспыхнуло, и тут же оглушительно грохнуло, обдав лицо экспериментатора клубом черного зловония.

— Вот он, профессор! — сказал первый лаборант и показал концом авторучки, дочиста вылизанным металлическим перышком куда-то на пол лаборатории.

Шевеля усиками, ротный несся во всю прыть, он задирал хвост и все так же повизгивал. Сенека кинулся на него. Удар. Еще один удар топора, мимо! Хвостик ротного мелькнул и скрылся во мраке распахнутого сейфа. Лабораторию медленно затягивало чадом разрушенного макета. По полу под ногами крутились взбесившиеся мыши. Оба лаборанта, плюнув на науку, пытались открыть массивную железную дверь, ведущую на волю, вниз, на лестницу, спускающуюся в нижние этажи Института войны. Они кашляли и ругались, но Сенека ничего не слышал и не видел.

Решительно войдя в огромный сейф, он наносил удары направо и налево, топор со звоном отскакивал от ржавого металла. Потом звякнула первая разбитая бутыль с "мышиной сладостью", на лицо и руки атакующего полилась густая пахучая смесь. От следующего удара лопнула еще одна бутыль. Жирная струйка скатилась под халатом и достигла напряженной стопы профессора, и тотчас он ощутил острую боль. В стопу вцепились маленькие зубы. Через минуту по телу ученого карабкались уже несколько грызунов.

Перемазанный с ног до головы пахучим густым препаратом, Сенека вылез из сейфа и пытался сбросить с себя атакующих. Здесь были все: и грили, и пряные, и мумми-смертники — все рода войск, привлеченные идеальным лакомством, кинулись на пацифиста. Они рвали резцами его халат, его тело, откусывали белые пальцы. Перед тем, как потерять сознание, Сенека в последний раз увидел прямо перед собою весело задранные усики ротного. Мышка вскарабкалась к нему на подбородок и прицелилась в затекший "мышиной сладостью" глаз.

Спустя сорок минут, когда из двух огнетушителей лаборанты наконец сбили пламя и из шланга промыли заваленную мышиными трупами битым стеклом и поврежденной электроникой лабораторию, от профессора Сенеки остался лишь скелет. Белый, начисто обгрызенный, ни кусочка халата не осталось на нем, скелет лежал с протянутой рукой. А между фалангами разомкнутых пальцев пацифиста шевелила усиками мышка в остатках резинового чехла.

Глава 12. ВАКСИ

В науку Вакси пришел из искусства. Первую стажировку он проходил в возрасте сорока лет. На ней сильный пианист сразу потерял три пальца на левой руке и три пальца на правой. Беда Вакси состояла в том, что он являлся ярым сторонником тезиса перехода от теории к практике, тогда как основная центральная линия предполагала обратный ход, от практики к теории.

В Институте он вскоре стал одним из первых борцов с технологическим развитием оружия. Антитехнологи утверждали, что идеальная война — это война голыми руками. На первой своей стажировке, уже после ранения, Вакси, отправленный на службу адъютантом в центральный штаб, доказывая свою теорию, перешел на сторону противника. Он задушил голыми руками шестьдесят восемь человек штабного начальства. Пять человек ему пришлось все-таки прирезать, а двоих просто пристрелить. Эта стажировка для Вакси, человека не способного отделить чистое искусство от точного искусства войны имела неприятные последствия. Его чуть не расстреляли, но как раз в тот момент, когда флажок палача должен был упасть, когда должен был зазвучать победный возглас: "Пли!", истекла последняя секунда его стажировки. Зато потом его кандидатскую работу дружно провалили на ученом совете закрытым голосованием, и администрация Института на месяц перевела его из научных сотрудников в лаборанты.

По учреждению ходило с три десятка анекдотов о похождениях Вакси во время стажировок. Трудно отделить здесь истину от вымысла, но утверждалось, что в качестве ротного командира он вел своих людей в бой в строгом шахматном порядке, одев половину из них в белые, а половину в черные одежды, и закрепив на груди и на спине каждого солдата круглые таблички, со знаком соответствующей фигуры. Вакси разыгрывал на поле боя знаменитый эндшпиль Кручинского. Из обычных мелкокалиберных пулеметов, без всякого ратного труда, противник стряхнул шахматные фигурки с гладкой песчаной доски пустыни.