Кир Булычев - Операция «Гадюка» Страница 17

— Ты и сам еще не знаешь.

— Аркадий? У него же другая фамилия.

— Борис Бенедиктович — брат твоей покойной мамы.

— Аркадий у вас работает?

— Ни в коем случае! — почему-то резко возразил Миша. — Но он нам обязан. Он верный человек. Работает на текстильной фабрике.

— Он тоже ветеран?

— Нет, он хромой. Он с детства хромой. Он кладовщик.

— Это создаст трудности, — сказал я, будто играл роль в шпионском фильме, где агента забрасывают в тыл к врагу. — Он никого не знает из ветеранов. Он мне не сможет помочь.

— Он всех знает. Он там родился и прожил жизнь. Он учился в школе.

— Вы правы.

— Теперь — главное. В Меховске есть отделение «Союза ветеранов — XX век».

— Афганцы?

— Нет, это сравнительно новая и любопытная организация. Она должна объединить ветеранов всех малых и больших войн.

— Это официальный союз?

— Совершенно официальный, лояльный, склоняющийся в сторону сильной власти, однако умеренно оппозиционный, но не по идеологическим соображениям, а потому, что опоздал к дележу привилегий и лицензий.

— Значит, водкой не торгуют?

— Ты у нас можешь создать фонд имени дедушки Крылова, добиться для него таких таможенных льгот, что вся страна пошатнется. Но эти ветераны не суетятся, хотя что-то для своих членов достают.

— А почему этот союз вас заинтересовал?

— Потому что он — плод новой идеи. Его основатель Рустем Марков подумал о том, сколько ветеранов у нас остались бесхозными. Даже о ветеранах Куликовской битвы никто не радеет. Он сразу получил поддержку неутомимых дедушек, которые умеют и любят проникать в высокие кабинеты, позванивая иконостасами юбилейных медалей.

— Вы не любите Рустема Маркова?

— И все его окружение. И почетного председателя генерала Чулкова, и Порейку из Меховска.

— Меховск — его центр?

— При чем тут Меховск? У них даже в парламенте есть свои люди. Это тебе знать необязательно. Тем более что мы и сами пока что до корней не добрались — кто-то этот союз подкармливает, лелеет, но не афиширует свою заботу. Мои аналитики могли ошибиться, но большинство из исчезнувших людей состояли в этом союзе.

Миша включил видик, и мы стали смотреть кассету о городе Меховске — его сотрудники работали оперативно. Одноэтажный каменный вокзал, построенный при Александре III, — тогда, по-моему, и расцветала такая кирпичная архитектура. Потом пыльная улица — сплошные заборы, между которыми вставлены деревянные домики в три или четыре окна. Заборы плотные, высокие, ворота крепкие. Ближе к центру дома полукаменные и двухэтажные, главная улица — Советская, значит, местным демократам в свое время не удалось вернуть ей старое название: Николаевская или Екатерининская. В самом центре дома были двухэтажными, каменными, остались в наследство от купцов. Советская улица пересекала площадь, посреди которой стоял Гостиный двор. Он был невелик, но окружен галереей с дорическими пузатыми колоннами. На выложенной булыжником, а частично залитой асфальтом площади разместился также собор, недавно покрашенный, с вызолоченными крестами, трехэтажное — сборные плиты и стекло — государственное здание и другое, тоже в три этажа, но из красного кирпича — бывшая гимназия. Теперь, как пояснил Миша, там обитает сельхозтехникум. В прошлом году его переименовали было в сельхозакадемию, но область не утвердила нового статуса, может, потому, что в ней самой еще не было ни одной академии.

За скудным — видно, пленку снимали в начале лета, месяца два назад — рынком, где в тени крытых прилавков томились десятка два продавцов, темнел городской сквер — ну до чего же они все одинаковы, наши среднерусские городки! А там, за ручьем, Черемушки — четырехэтажные тоскливые дома и сама текстильная фабрика, тоже красного кирпича. Возле нее такие же красные корпуса — дореволюционные казармы для ткачей. В стороне по высокому берегу над Мологой тянется Гоголевская улица и пристань — дебаркадер, который давно пора бы покрасить.

С городком я познакомился. И узнал, что ресторан на первом этаже отеля «Молога» сразу за Гостиным двором зовется «Мологой», что там есть кафе «Синий ветер» и универмаг, — мы прокрутили кассеты еще два раза, хоть я все сразу запомнил. Но я не хотел огорчать Мишу, уверенного в том, что его агентам все надо показывать и объяснять трижды — видно, ему раньше с агентами не везло.

Я не спорил еще и потому, что с каждым разом фиксировал детали, незаметные даже глазу моего нового шефа. Я запоминал людей — снимали днем, видно, работал турист, вернее, человек, притворявшийся туристом. И на него внимания никто не обращал.

Полезные мне лица включали в себя хозяев лавочек и киосков на базарной площади, местного городского начальника, который поехал обедать на своей серой «Волге», лицо его шофера, а также лица двух милиционеров.

К тому же я был теперь уверен, что не заблужусь в Меховске ни днем ни ночью и знаю в нем почти каждый дом, — к счастью, оператор был дотошным и терпеливым.

— Теперь смотри на своих родственников — у меня есть их фотографии, но нет пленки, сам понимаешь — не посылать же человека, чтобы снимал в рабочем квартале. Послушай еще раз — что ты знаешь о любимом дяде Боре, покойнике, о живой еще тете Нине, его жене, о братишке Аркадии и его сожительнице Маргарите, что работает медсестрой в поликлинике.

Дядя на меня не произвел впечатления, тетя Нина показалась доброй, а брат Аркадий… У него было тонкое лицо горбуна и два стальных зуба спереди — за собой он не следил.

— Твой круг знакомых этим не ограничится. Честно говоря, сначала я решил было не показывать тебе физиономий тех людей, кого ты не знаешь и знать не должен.

— Ветеранов?

— Ты ведь не профессионал. Если знаешь лицо человека заранее, то можешь себя выдать.

— Но потом передумали?

— Передумал.

— Почему?

— Ты вроде бы умеешь собой владеть. Есть малый шанс, что кого-то из них случайно увидишь. По крайней мере будешь настороже.

Я видел, что дядя Миша ничего не может с собой поделать — этот «Союз ветеранов» настолько ему не нравился, что он забыл о презумпции невиновности.

Все фотографии были сделаны «Полароидом». Как удалось фотографу не только снять крупные планы, но и посадить героев в тюремные позы — фас — профиль, — ума не приложу.

Первый был человек средних лет, с оливковой кожей, черными редкими волосами, на макушке они пересекали лысину поперек в несколько рядов черных блестящих ленточек и проволочек. Глаза у этого человека были карими, под ними мешки — что-то с почками. Плечи оказались узкими — даже под пиджаком видно.