Сергей Абрамов - Гея (1988) Страница 17

— Как! — воскликнул я. — Вы не можете подарить…

— Конечно, — прервал меня Каменев. — Мы не можем примириться с мыслью, что сейчас большая часть населения Земли голодает, тогда как в Мировом океане есть неисчерпаемые источники пищи и другие богатства. С помощью нашего аппарата мы вернем их людям!

Через три дня (опять «три дня», словно это мой рок) состоялась операция. Страха я не чувствовал, на поверку все оказалось легким. Мне дали наркоз, а когда вернулось сознание, я увидел, что над правой ключицей у меня двумя резиновыми лентами прикреплен аппарат величиной с детский кулачок. Гибкий шланг связывал его с двумя баллонами, расположенными в удобной сумке на груди. Я не ощущал никакой боли, только голова чуть-чуть кружилась. Доктор Каменев терпеливо ждал, пока кончится действие наркоза, и сказал ободряюще:

— Нужно полностью доверять аппарату, Страхил. — Мы были уже на «ты». — Он сделан из высококачественных материалов, с высокой степенью точности. При средней физической нагрузке запаса кислорода в баллонах хватит на пятьдесят часов, то есть на двое суток.

Только тогда я сосредоточил внимание на себе. И был поражен: я не дышал! Чувствовал себя отлично, был бодрым, работоспособным, но легкие у меня бездействовали.

Даже никакой потребности в дыхании не было.

Не успел я ничего ответить, как вошел Климент и начал с места в карьер:

— Ну, довольно болтать! «Камчия» выходит через двадцать минут! Готовьтесь!

Стефан выключил мой аппарат, чтобы я не расходовал кислород из баллонов. Потом мы погрузили в такси ящики с приборами (теперь они уже не были для меня тайной) и помчались к пристани. Матросы и капитан «Камчии» встретили нас (и меня тоже), как старых друзей, помогли нам выгрузиться, и вскоре мы снова плыли. Но теперь все было по-другому: ветер настолько стих, что вымпел уныло повис на мачте, солнце разливало вокруг живительные лучи, а море, словно утомленное недавней бурей, ласково плескалось у бортов корабля.

Я не отличаюсь исключительной храбростью, но — могу похвастаться — и не трус. Во всяком случае, мысль о предстоящем фантастическом погружении в глубины Черного моря не вызывала у меня особенной тревоги: ночь я спал, как младенец, и не видел снов. И когда утром толстый корабельный кок пришел меня будить, мы уже были на назначенном для спуска месте, а Стефан и Климент надевали скафандры.

Я разделся и с помощью боцмана натянул на себя тонкий, легкий костюм. От него исходила приятная теплота. Оба мои спутника за все это время не проронили ни слова и молча следили за моими действиями. Когда я оделся, доктор снова включил мой аппарат, и я опять испытал странное ощущение, что живу не дыша. По крайней мере, я не дышал в общепринятом смысле слова. Потом я понял, почему Стефан и Климент молчат. Перед тем как натянуть мне на голову капюшон костюма, Стефан ввел в мои легкие небольшой зонд и наполнил их физиологическим раствором с примесью каких-то веществ, предотвращающих раздражение. Только тогда мы все трое надели ласты, маски с лампочками на лбу и подвесили к поясам ножи.

Пока мы готовились, капитан поднялся на мостик и с секстантом в руках еще раз проверил координаты.

— Мы стоим точно над кораблем, — сказал он. — Пусть мне отрежут усы, если я ошибся больше, чем на двадцать метров. — Он был совершенно невозмутим, но вообще-то рисковал немногим — усов у него не было…

Климент Васев махнул рукой в сторону моря. Признаюсь, это был единственный момент, когда мне стало страшно. Но отступать не хотелось, а взгляды моих спутников были такими требовательными, что я поспешил спуститься в воду. Васев и Каменев последовали за мной. Мы дали знак, что чувствуем себя хорошо, нырнули вглубь, и море поглотило нас. С этого момента я стал «человеком-рыбой».

Полная легкость в движениях, никаких затруднений — таковы были мои первые ощущения. Я словно перестал быть сухопутным существом и чувствовал себя, как рыба в воде.

Мы постепенно опускались в глубину, играли с рыбами, дразнили ленивых медуз. Постепенно вокруг стемнело, желтые костюмы Климента и Стефана начали зеленеть, потом сипеть и в конце концов полностью слились с фоном. Когда нас окружил полный мрак, мы зажгли прожекторы и продолжали спускаться все ниже и ниже. Климент приблизился ко мне с глубомером в руке. Стрелка показывала 200 метров.

Я понял, что он хотел мне сказать: отсюда начинался глубоководный слой, насыщенный сероводородом и лишенный всякой жизни. Но для нас он не был преградой, и мы отважно проникли в него.

Не знаю, продолжался ли спуск минуту или час, но вот перед глазами у меня появилось дно, серовато-желтое, пустынное, монотонно-ровное, с каким-то особенным жирным отблеском. Климент снова показал мне глубомер. Я не поверил собственным глазам: 540 метров! Я находился на глубине, которая считается для человека недостижимой, а чувствовал себя прекрасно, словно сидел в редакции за собственным столом.

Стефан сверился с компасом у себя на руке и дал нам знак следовать за собой. Мы поплыли за ним. Капитану можно было не бояться за свои усы: не прошли мы и двадцати метров, как в свете прожекторов возникли неясные очертания, причудливые зубчатые формы, похожие на полуразрушенную стену. Мы приблизились. На дне, полузанесенный песком и тиной, появился окаменевший деревянный корпус античного корабля, а рядом торчали две очень современные лопаты.

Вход в помещения корабля снова занесло, и пришлось взяться за лопаты. Мы работали попеременно и через час снова отрыли проход. Я думал, что мы войдем немедленно, но мои спутники знаками объяснили, что нужно подождать, пока осядет муть. Это время мы использовали для отдыха и обеда. Пища наша состояла из полужидких концентратов, выдавливаемых из тюбиков прямо в рот. Потом мы снова приблизились к кораблю.

Можете ли вы представить себе мое волнение? Я мысленно видел страшную битву и кровожадные лица фракийских пиратов, слышал вопли моряков и их призывы к своим богам, перенесся в то мгновение, когда разъяренный Понт поглотил корабль с его грузом. И одновременно я совершил путешествие по кораблю, по палубе и крутым лесенкам, где вот уже двадцать веков не раздавался человеческий голос…

Помещение, куда мы проникли, было маленьким, примерно три метра на три. В луче прожектора виднелись полузасыпанные песком, разрушенные предметы, несколько засмоленных ларцов, а в углу — целая груда маленьких, изящных амфор. Мои друзья принялись освобождать от песка один из ларцов: я предположил, что именно в таком ларце несколько месяцев назад была найдена рукопись Клитарха. Я же предпочел заняться амфорами. Усердно потрудившись, Васев с Каменевым вытащили ларец, а я — красивый запечатанный глиняный сосуд. Я попытался всплыть с этим тяжелым грузом, но это оказалось непосильной задачей. К счастью, Климент подумал обо всем. Он привязал к грузам шары с клапанами для регулирования давления, наполнил их сжатым воздухом из маленького баллона, и они плавно, словно в лифте, поплыли кверху. Мы последовали за ними.