Ник. Горькавый - Возвращение астровитянки Страница 17

Никки отругала изобретательного Майкла и предупредила:

— Не вздумай устроить гонку вооружений и перейти с папайной дроби на авокадные ядра!

Где-то к Майклу был пришит бездонный мешок, откуда он неиссякаемым потоком вытаскивал разнообразнейшие вопросы:

— Папа! Почему вода сначала течёт из крана струйкой, а внизу превращается в капли?

— Э-э… струя воды разгоняется и поэтому становится всё тоньше. Свободное падение струи происходит в невесомости…

— Под нашим краном возникает невесомость?! — поразился Майкл.

— Да… и в невесомости на воду начинает активно действовать сила поверхностного натяжения, которая и советует воде принять оптимальную энергетическую форму…

— А, понятно!

— Что тебе понятно?

— Всё понятно! — и убежал.

Сюзан узнала, что есть лимонная кислота, потребовала подать ей вишнёвую и апельсиновую, страшно удивилась, что таких нет, и стала относиться к лимонам с большим уважением.

Майкл полз галсами по старинной морской карте, пуская густой угольный дым, хлопая потрёпанными парусами и дудя в медный боцманский рожок — словом, совершая увлекательное кругосветное путешествие.

Вдруг он оторвался от карты:

— Папа, почему длина земного экватора равна 360 градусам, а в году — 365 дней? Эти числа подозрительно близки, но не совпадают!

Джерри понял, что попал в тяжёлое положение: как объяснить суть земного календаря мальчику, выросшему на Луне, на которой день равен месяцу? Нет, вы не хмыкайте, а возьмите такого маленького мальчика и сами попробуйте!

— Майкл, ты знаешь, почему мы живём по 24-часовому циклу?

— Потому что мы с Земли, а там Солнце встаёт каждые 24 часа… Вернее, это ты с Земли, а я с Луны, но ты всё равно заставляешь меня вставать очень рано. Я бы ещё поспал пару часиков!

— Тебе ложиться надо вовремя — и тогда утро не будет казаться слишком ранним, — парировал отец. — Итак, ежедневная жизнь землян строго подчиняется вращению планеты вокруг полярной оси. Мерой отпуска чаще является календарный месяц, который измеряется по циклу роста лунного месяца. Он равен примерно 30 дням. Как космический мальчик, ты легко свяжешь календарный земной месяц с синодическим периодом обращения Луны вокруг Земли или длиной лунного дня.

Для древних людей год был равен времени между весенними разливами, или осенними урожаями, или между максимальными подъёмами Солнца над горизонтом — проще говоря, год равен сидерическому периоду обращения Земли вокруг Солнца. Но древние астрономы не сразу научились точно определять длину года, и, например, персы полагали, что 12-месячный год состоит из 360 дней. Значит, древние считали, что Солнце движется среди созвездий за сутки на 1 градус — поэтому градус и обозначается на морских картах маленьким кружком, египетским символом Солнца. Возможно, именно неточные 360-дневные календари вызвали деление круга горизонта на 360 градусов. Но есть и дополнительная причина появления этого числа.

— Какая? — поинтересовался Майкл.

— Вавилоняне основывали систему счёта не на 10 или 12, а на 60, которое они почитали за священное число, — отсюда пошло деление одного часа или градуса на 60 минут, а одной минуты — на 60 секунд. Кроме того, древние геометры любили хорду длиной в радиус. А если такой хордой пройтись по окружности, то она разделится ровно на шесть частей.

Майкл немедленно смастерил циркуль из фломастера и ножа для разрезания бумаг, стащенного с рабочего стола матери и только что изображавшего капитанский кортик, и нарисовал на полу круг (робот-уборщик в углу комнаты тихо взвыл от возмущения). Этим же циркулем мальчик «измерил» длину окружности, проверяя утверждение отца (все дети знают, что за родителями нужен постоянный присмотр!). Но всё оказалось верно: окружность разделилась ровно на шесть частей.

Джерри добавил:

— Если каждую из них раздробить на 60 градусов, то и получится 360. Но есть и ещё одна причина для этого числа.

— Ого, ещё одна… — с сомнением сказал мальчик.

— Число 360 весьма примечательно в математическом смысле: оно образовано умножением четырёх цифр подряд: 3 × 4 × 5 × 6 = 360 и само делится на 24 различных числа, например, на все числа от 1 до 10, исключая 7. Это очень удобно для вычислений.

— Кажется, древние люди были не дураки насчёт математики! — удивился Майкл.

— Они были не дураки во всём: шумеры, которые жили на территории Вавилонского царства тысячи лет назад, изобрели не только календарь, но и письменность, соху и колесо.

— Ого! — с уважением сказал мальчик.

Джерри и Майкл любили играть в ассоциации — непростые, конечно.

Например, отец задал тему:

— Душ.

Сын мгновенно отреагировал:

— Бутерброд!

— Почему?

— Горячую воду на себя намазываешь!

— Окно.

— Носорог!

— Почему?

Майкл ответил стихами:

Рама окнаУкрасит сполнаЛюбогоНосорога!

— Слабовата рифма, — хмыкнул Джерри.

— Зато от души! — парировал Майкл и с гиканьем умчался в одному ему известные пампасы.

Сюзан спросила мать:

— Мама, почему мне нравится музыка?

— Непростой вопрос. Я думаю, что у каждого из нас внутри есть колокольчик. Или камертон. Если музыка его трогает — то он звучит в ответ.

— А если музыка человеку совсем не нравится? Колокольчика нет?

— Думаю, есть, но забросан всякой чепухой. Или замёрз.

— Надо просто дать людям послушать живую скрипку — тогда любой оттает.

Увлечение музыкой у Сюзан началось с того, что Никки пригласила в замок юного музыканта, победителя городского конкурса скрипачей. Спокойный вежливый мальчик пришёл со скрипкой Страдивари и с папкой старых нот.

— Я сыграю несколько вещей Вивальди и Паганини, — сказал он тихим голосом.

И скрипка зазвучала, незаметно перейдя границу тишины и мелодии. Сюзанна заворожённо слушала музыку и следила за движениями смычка и скрипача. Локоть вниз — и скрипка стряхивает тонкие звуки. Локоть выше — скрипка звучит во весь голос. Локоть вверх — скрипка переходит в басы.

Играла скрипка, звучали руки.

Окончание грифа скрипки было самой красивой застывшей нотой.

Изящный инструмент прирос к музыканту как новая певучая часть организма. Девочка расширенными глазами видела, как левая рука музыканта оставляла скрипичный гриф и тянулась перевернуть пожелтевшую страницу нот. А скрипка послушно оставалась висеть в воздухе, упираясь лишь в подбородок, и даже продолжала тоненько петь смычку, зажатому в правой руке.