Алексей Барон - Те, кто старше нас Страница 17

— Сегодня вы напористы.

— У меня есть основания.

— Любопытно.

И тут Сержа Рыкоффа понесло.

— Вы видите меня во снах. Нормальных, цветных снах. Особенно после мимолетной встречи у реки. И вчера вы шли ко мне. Если бы не Парамон со своими зябликами…

Я застал ее врасплох. Первый и, насколько помню, последний раз. Стараясь не выдать себя задержкой, Мод явно поспешила с ответом.

— Я недооценила вас… То, что вы сказали, — всего лишь догадка.

Чему-чему, а логическому мышлению занятия гравифизикой учат отменно. Первая часть фразы никак не вязалась со второй. Я едва не рассмеялся еще раз. Уж не знаю, какое у меня было лицо. Мод все поняла.

— Что ж, подсознательные реакции угадать можно, это вопрос ума. А вот стоит ли этим пользоваться — вопрос этики. Еще раз извините.

— Да Мод же! Погодите. Мы оба хотим одного. Препятствует какая-то абстрактная идея. Идея нехорошая, если она мучает двух хороших людей. Бросьте вы ее!

— Сережа, дело не в идее. Я не хочу, чтобы мы мучились еще больше, хотя и по-другому, понимаете?

— Перемена рода мучений есть отдых.

Она снисходительно рассмеялась:

— Каламбуры не всегда есть довод.

— Если чувствам мешает разум, его нужно обезвредить путем запутывания, — цинично сообщил я.

И перестарался. Мод поморщилась, отвернулась, явно собираясь уйти. Но медлила, медлила. Я смотрел на нее, и во мне вскипало древнее бешенство. Вот, стоит здесь, изящная, с высокой прической, так подчеркивающей изгиб шеи, неотразимый для истинного самурая… Гордая голова вполоборота, нервный вырез ноздри… Белые плечи без признаков загара…

Для кого все? Бесплодный цветок, штамбовая роза. У меня не оставалось сомнений в том, что ее влечет не только Кронос. Ее влечет ко мне. Ко мне, а не к какому-то Круклису, им она только прикрывалась. Но сколько можно! Так не должно быть в природе. Наступал час зверя. Час, когда мужчина должен показать, кто в доме хозяин.

Юноши! Природа с нами заодно, не сомневайтесь. Слабый пол не может устоять, нужно только завестись как следует. Подавить мощью чувства. И не отступать. Истинно вам сообщаю, верьте моему опыту.

— Стой, умная! — свирепо приказал я.

Мод испуганно замерла. Тогда я схватил ее и поцеловал. Раз, другой, третий. В шею, душистые волосы, незащищенно вздрагивающую спину. У женщин столько ахиллесовых пяток!

Но потом отскочил. Трусливо-трусливо, ожидая самых скверных последствий. Весь пыл-жар мгновенно испарился. Скажи она тогда какой-нибудь «брысь», я бы и поплелся повесив хвост, с самооценкой павиана. Как ни странно, этого не произошло. Случилось то, чего я никак не ожидал.

Мод медленно обернулась. В ее глазищах плескалось целое море смеха.

— Что, страшно, мудрейший? А вот взгрею!

Я сел на диван. Потом вскочил и бросился к ней. Но был мягко остановлен руками в длинных бальных перчатках.

— Будут инсайты.

— Ой, умру от страха!

— Изнуряющие.

— Мне эти инсайты… Что касается изнурения — это остроумно. Мод, милая, не могу я без тебя, такое вот приключилось. Банально, правда?

— Нет, нет, продолжайте. Только пальцы не раздавите, хорошо?

Я выпустил пальцы, но схватил ее всю, как зяблика. Вдруг передумает?

— Серж… — пискнула Мод.

— Что?

— Я не смогу быть с тобой… долго.

— А вот это мы посмотрим!

Помню, все смущенно расступались.

— Кого обнимаешь, дальтоник?! — прошипела Зара.

— Не знаю, — искренне сказал я. — И это чревато.

— Как? Уже?!

Больше она слов не нашла. Я бы и сам расстроился от такого непостоянства, вероломства, коварства, лжи, вероломства, подлости и несдержанности. Цена моих клятв превращалась в ноль, репутация гибла самым плачевным образом. Но меня это не трогало.

Волновало другое — переходы. На станции Гравитон-4 и без того очень длинные переходы, а в тот раз по бесконечности они просто сравнялись со знаменитым кольцом Мёбиуса.

Пару раз мы упали — на эскалаторе и, кажется, в агрегатном отсеке. Как нас туда занесло, не могу сказать. Помню запертый люк «Туарега», извиняющийся голос Джекила. А еще — Майкла, камердинера Мод. Он шел за нами, деловито подбирал вещи хозяйки и поскрипывал. Неодобрительно так, по-стариковски.

— Слушай, — сказал я, — отстань. Будь человеком.

— Сам хочу, — неожиданно признался робот

— Что?! Молод еще.

Задыхаясь от поцелуев, мы наконец ввалились в мою каюту.

— Тебе помочь? — спросил я.

Мод развеселилась.

— Да что еще снимать-то?

— Как — что? Вот эта штука совершенно ни к чему. И вот эта.

Мод порозовела невероятно. Я так не умею.

4. ИНСАЙТ. 543 ГОД ДО РОЖДЕСТВА ХРИСТОВА

Пыль и безветрие. Выцветшее небо над поникшими пальмами. Тень, кишащая мухами. Тяжкие испарения сохнущего болота. Звенящая в ушах тишина. И жара, жара. Удушающая жара. Даже птицы примолкли.

Знойный воздух поднимается вверх. В мареве все плывет, колеблется. Колеблется все, кроме человека в лохмотьях. Он стоит очень близко. Голову склонил набок. Смотрит участливо. Держит меня за локоть твердыми пальцами.

Рот его открывается и закрывается. Он говорит, говорит, говорит. Надоедливый голос, булькающие слова странного языка. Древнего языка. Языка синей глины, белых лотосов. Палящих, раскаленных пустынь, ледяных поднебесных гор, мутных рек. Вечной и душной зелени джунглей, бесконечных морских волн, облизывающих песчаные губы берегов. Языка жестоких правителей, запуганных мужчин, покорных женщин. Языка сумрачных, безумных богов. Или непостижимо мудрых.

Он мне откуда-то знаком, этот язык. Я его знал и забыл. Давно забыл, очень давно. Но знал хорошо. Начинаю понимать.

Человек говорит, что пить нельзя. Нужно идти. Сделать шагов двадцать, потом будет легче. Идущему всегда легче, говорит он. Напоминает мои собственные слова.

Я слабо усмехаюсь. Идущему легче… Легко об этом говорить. Особенно тогда, когда нет боли в спине. Тупой, ноющей, неизбывной. У меня она есть. Давно ношу. С каждым годом боль все ниже пригибает меня к земле. Осталось не так уж много.

Человек протягивает посох. Человек смотрит с искренним состраданием, но от него пахнет. Меня тошнит. После этого становится лучше.

Человек терпеливо ждет. От меня тоже пахнет, но не так уж плохо. В животе ничего и не было со вчерашнего дня.

Нужно идти, иначе мы куда-то не успеем, говорит мой спутник. Я не помню куда, зачем, но пробую передвинуть иссохшие ноги. Ноги — самая некрасивая часть человека. Грязные, исцарапанные, со вросшими в пальцы ногтями, они роднят нас с животными. Отвратительное зрелище. Но я вспоминаю, сколько они прошли, как долго носят мое тело. И я прошаю их, свои ноги.