Святослав Логинов - Никто и звать никак Страница 17

— Спасибо, дед Савва. Я буду знать. А помощь мне и вправду нужна. В школу меня без документов не берут, а учиться охота.

— Вот уж этого добра – сколько угодно, — улыбнулся дед. – В маразм пока ещё не впал.

* * *

На двери бывшей баб-Лериной комнаты недавно была установлена сенсорная панель, точь-в-точь такая, что запирала апартаменты Вички с Агнешкой. Казалось бы, простенький замок, доступный каждому, кто знает код идентификации. К великому разочарованию потенциальных взломщиков, идентификационного кода у Сонечки не было, и комната оказалась под стать хозяйке: де-факто – есть, де-юре – нету.

Мягко клацнула дверь, отрезав внешний мир. Сонечка осталась в «своей» комнате, которая впервые показалась ей до невозможности пустой. Венчик лампочек под потолком, а внизу – розетка, к которой ничего не подключено, тумбочка и жёсткое пластиковое ложе. На стенах – картинки из бесплатных проспектов, рекламирующих невозможно дорогие куклы, а на том, что называлось ложем, одиноко сидел мягкий мишка, принесённый сюда два года назад и бессменно исполнявший обязанности сторожа. Мишки такие традиционно считались плюшевыми, хотя их синтетическая шёрстка имела к плюшу такое же отношение, как и ложе Семейного Дома к человеческой кровати. В тумбочке лежали две косметички, одна со всякими кремами, детской помадой и пудрами, вторая – старенькая, в которой хранились заколки, дешёвая бижутерия, лоскутки и прочие важные вещи. В целом это бесконечно мало даже для самой-пресамой малюхонькой комнаты. И то, что объявился в пустоте комбинезончик с анализатором в кармане, а в самом комбинезончике – Соня, которой нет, не сильно эту пустоту наполнило.

На тумбочку Соня поставила принесённый пакет, в котором лежал большой чизбургер без сыра, бутылка питьевой воды и две баночки йогурта. Говорят, прежде эти баночки были одноразовыми и расточительно выбрасывались. Теперь их можно отнести в возврат и получить обратно залоговую цену. Обычно детям давалось вечером по одной баночке йогурта, но богатая Сонечка шиканула и купила две, в чём теперь раскаивалась, поскольку Витькале наверняка куплена всего одна баночка. Хорошо, хоть Сонечка задавила привычку Агнешки-Виктории по вечерам закатываться в кафе или ресторан, поужинать , а заодно и шороху на посетителей навести. Можно представить, какое впечатление произвело бы появление в дорогом ресторане десятилетней девочки. То был бы не шорох, а грохот.

Теперь Сонечка осталась одна со всем своим десятилетним опытом. Сонечка разделась, улеглась на жёсткий пластик, обняла мишку и заплакала.

А что ещё делать в такую минуту? Позвонить маме? – так мамы немедленно скажут, чтобы Сонечка шла домой… — «Ты сейчас где? Папы встретят тебя, чтобы не пришлось идти одной через вечерний город». Нет, маме она позвонит утром, попросит, чтобы та захватила на работу подушку-думочку и чистую простынку. А сейчас – взялась быть взрослой – будь. И лишь наедине с мишкой можно поплакать от обрушившегося одиночества.

Мишка не возражал. Игрушечные мишки испокон веку привыкли подставлять плюшевое пузо под детские слёзы. Им нет дела, какой страшный опыт за этими слезами стоит.

В дверь поскреблись. Именно поскреблись, стук чересчур резок и бесцеремонен, он говорит, что за дверью чужой, а тот, кто скребётся, по крайней мере, не хочет быть навязчивым. Сонечка вскочила и, как была, в трусиках и майке, открыла дверь.

— Я что подумал, — сказал дед Савва. – У тебя, наверное, ничего нет. Так я тебе подушку принёс и одеялко. Они чистые.

— Подушка у меня есть, — сказала Сонечка, не желая обижать мишку. – А за одеяло – спасибо.

Под тонким приютским одеялом упругий пластик уже не казался таким жёстким. Сонечка доплакала своё и уснула.

* * *

Всё оказалось на удивление просто. В Центр Психологического Здоровья пришла девочка и сказала, что потеряла свидетельство о рождении. Вообще-то, с такими вопросами должны приходить не дети, а родители, но родителей своих дитя назвать отказалось. В таких случаях инструкция требовала выяснить, чей ребёнок, и как следует штрафануть родителей. Анализатор в приёмной почему-то не сработал, чиновник, вторая ипостась которого работала здесь же ремонтником на полставки, подключился к анализатору, проверить, что заело в отлаженной программе, после чего что-то «заело» в его голове, так что, никого не оштрафовав, дежурный выписал девочке свидетельство о рождении на имя Софьи-Софии Сониной. Фамилии родителей Сонечка решила не светить. Точно таким же способом Сонечка устроила себя в школу на два класса старше родных братьев. А что делать, в свидетельстве о рождении Сонечка приписала себе два года, и в дальнейшем с этим пришлось считаться. Впрочем, учиться было не трудно; уроки отца и деда Саввы даром не пропали.

Вроде бы и документы появились, хотя и фальшивенькие, и всё, как у людей, а всё-таки фальшь чувствуется. Никто, это тот, кто вне общества, даже если он и пролез туда тихой сапой.

Странным образом Витькаля, обнаружив, что Сонечка учится на два класса впереди него, начал относиться к своей двойняшке словно к старшей сестре и требовать от неё чуть ли не покровительства.

— Турчин Егор задаётся всё время, а сам ни черта не умеет. Его сотельник Васька, чемпионат в городки выиграл, а Егор хвастает, будто бы это он.

— И что?

— Ты его напугай до полусмерти, чтобы его вредный язык отнялся.

— Так и у Васьки тоже отнимется, а может, он и вовсе помрёт.

— Ты не до смерти, а просто, чтобы напугать…

— Витькаля, ты же помнишь, как это было? Ты единственный видел это, и теперь снова хочешь из-за такой ерунды?

— Тебе ерунда, а мне из-за этого Егора житья нет.

Так и закончился разговор ничем. Витькаля остался недоволен и едва ли не обижен.

Родители очень быстро научились делать вид, будто привыкли, что взрослая дочь живёт отдельно. Сонечка приходила на выходные, но никогда не оставалась ночевать. Остальные дни она звонила в условленный час и коротко сообщала, что всё в порядке.

Витькалю папы по-прежнему забирали после продлённого дня и за руку вели домой, а взрослая Сонечка, которая на самом деле была на четверть часа младше братьев, сразу после уроков в гордом одиночестве отправлялась по своим делам. Дела, по большей части, заключались в том, что Сонечка бродила по городу и вспоминала чужие жизни. Причём, интересовали её не Вичка с Агнешкой и не чадолюбивый владелец скотобоен, а тётки-бомжихи, на людей вовсе не похожие. Ведь не с самого рождения оказались они бомжихами, была у них и человеческая жизнь, надёжно забытая с течением лет. По мере того, как эти убогие сущности скатывались в трущобы, всё меньше оставалось в них собственного, и тем сильнее выпячивалось то немногое, что удалось сохранить. Когда-то они были нормальными, в общем-то, людьми, а к концу жизни оставалась от них одна навязчивая функция. Аннушка и в детстве любила покушать, а к старости в ней оставалось единственное желание жрать. Лизка, любвеобильная и в девушках, обомжившись, ни о чём кроме оргазма не думала. Тётя Полина, мать-командирша, давно уже ничего не могла и не умела, но в мечтах оставалась рачительной главой дружной семьи.