Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник) Страница 17

– Что?! Что вы говорите?! – зашуршала из угла этажерка.

– Для этого сундук пришлось сломать, – повторила кровать.

– Как это «сломать»? – не понял круглый стол.

– Очень просто, – неторопливо проскрипела кровать. – Его разбили на доски. Из этих досок сколотили гроб.

– Послушайте, а что такое «гроб»? – спросил диван.

– Гроб? – переспросила кровать. – Это такой ящик или сундук, в который кладут корпус умершего человека.

– Да… – подтвердил стол. – Совсем недавно на мне стояло нечто подобное. Это было ужасно…

– Подумать только! – опять прошелестела этажерка. – Сломать живое существо! Ведь ему было больно! Возможно, что он даже кричал!

– Кричал, – подтвердила кровать. – Только никто этого не слышал. Или не захотел услышать.

– Нельзя винить в этом людей, – вздохнул диван. – Люди думают, что звуки, которые мы издаем – это всего лишь скрипы, стук и ничего больше.

– По крайней мере, этот сундук остался сундуком. Только другой формы, – злорадно вставил буфет.

– Значит, ничего страшного, если ты однажды станешь буфетом другой формы, и в тебя положат мертвого человека? – поинтересовался у буфета шкаф.

– Он не стал сундуком другой формы, – сказала кровать. – Он умер. То, что получилось из сундука, было мертво. И вряд ли оно могло ожить от соприкосновения с мертвым человеком.

– К чему все эти бредни? – раздраженно продребезжал буфет. – Хозяйка умерла, и ни из кого из нас не сделали «сундук другой формы». Хозяйки уже нет. Ее сын приехал и уехал. Самое страшное, что нас ожидает, это медленное засыпание в пустой квартире.

– Отец мой столяр! – воскликнул шкаф. – Что я буду вспоминать на том свете? Мои последние годы пройдут бок о бок с этим буфетом!

– Не самое плохое соседство, уважаемый пустой шкаф, – съязвил буфет. – О себе этого, к сожалению, сказать не могу. Подумать только! С одной стороны обшарпанная тумбочка, на которой стоит сломанный телевизор. Черно-белый! Заметьте, черно-белый и сломанный! С другой стороны пустой фанерный шкаф, покрытый дешевым лаком. И к тому же, который рассуждает о «том свете» и советует спросить о чем-то у этой тумбочки!

– Надо было меньше болтать со своими сервизами и больше слушать, о чем говорит по ночам уважаемая мебель, – недовольно вмешался в разговор стол. – Тем более, когда обсуждаются вопросы жизни и смерти.

– «Вопросы жизни и смерти»! «Уважаемая мебель»! – передразнил стол буфет. – Единственная уважаемая мебель в этой квартире – это буфет! Да! Да! Буфет собственной персоной! Не эта ржавая железка из спальни, а благородный буфет! Или вы все никогда не слышали такого замечательного слова, как антиквариат?

– Дзынь-дзынь! – восхищенно и немного обиженно подтвердили сервизы.

– Не хочешь ли ты сказать, что это замечательное слово ты применяешь к самому себе? – спросил негромко шкаф.

– Не к тебе же! – зло задребезжал стеклами буфет, – Конечно к себе!

– Вы слышали? – печально спросил окружающую его мебель шкаф.

– Я слышал, – сказал стол.

– Я слышал, – вздохнул диван.

– Я слышала, – прошелестела этажерка.

– Я слышала, – скрипнула кровать.

– Мы слышали! – хором сказали стулья и вся остальная мебель.

– Тумбочка, – попросил шкаф. – Уважаемая тумбочка, будьте добры, передайте нам еще раз то, что сказал вам сломанный телевизор.

– Сожалею, что я отнимаю ваше время, – тихо начала говорить тумбочка.

– Это я сожалею, что меня вынуждают выслушивать какую-то тумбочку, – недовольно заскрипел буфет.

– Будьте благородны хоть в поведении! – рассердился диван. – Тем более, если вы считаете себя антиквариатом!

– Сожалею, что я отнимаю ваше время, – еще тише повторила тумбочка. – Я никогда бы не осмелилась говорить в вашем присутствии, но уйти отсюда нет никакой возможности, а предмет, который я должна вам сообщить, очень важен. И сделать это никто не сможет кроме меня. Меня просил передать вам это телевизор.

– Почему же он не сделает этого сам? – ухмыльнулся буфет. – Я бы ничего не стал передавать через тумбочку.

– К сожалению, у него тоже нет выбора, – вздохнула тумбочка. – Как вы понимаете, в силу обстоятельств мы стали с ним довольно близки, но он сломан, а быть сломанным среди телевизоров считается очень неприличным. Сломанный телевизор лишается некоторых прав. Конечно, многие телевизоры уже не следуют этим нормам, но мой телевизор черно-белый, а это говорит об его определенных критериях и непоколебимых принципах.

– Вот чего я не знал, – заскрипел буфет, – так этого того, что она еще и болтлива… Короче!

– Тебе придется потерпеть, – заметил шкаф.

– Я постараюсь быть короче, – согласилась тумбочка. – Все дело в том, что телевизор связан кабелем со всеми телевизорами в нашем доме. Они о чем-то болтают между собой по этому кабелю, дружат, но не это самое главное. Самое главное, что они делятся тем, что происходит в их квартирах с ними и с другой мебелью.

– Не очень понимаю, как это можно дружить по кабелю, – недовольно заметил буфет, – но все-таки, что же происходит такого в этих квартирах, о чем надо нам знать?

– Мебель действительно умирает. Только очень редко она засыпает или ее ломают. Гораздо чаще ее выбрасывают.

– Как это выбрасывают? – удивился буфет. – Разве мебель это мусор?

– Так и выбрасывают, – ответила тумбочка. – Покупают новую мебель и, чтобы освободить для нее место, старую мебель выбрасывают. И она умирает, по-видимому, на помойке.

– Так оно и есть! – звякнул из спальни разбитый телефон. – Я связан проводом со всеми телефонами нашего города и даже всей страны, я готов это подтвердить. Мебель выбрасывают. Иногда ее сжигают, иногда ломают, а иногда просто оставляют гнить на улице.

– Я слышу печальные вещи, – прошептал диван. – Очень грустные вещи. Настолько грустные, что я не могу в них поверить. Но что-то подсказывает мне, что это и есть действительность. Это правда.

– Правда? – расхохотался буфет. – Даже если это и правда, она не имеет никакого отношения ко мне! Антиквариат не выбрасывают!

– Возможно, – подала голос кровать. – Только это касается антиквариата. Но не тебя. Ты обычный фанерный буфет. Не скрою, ты покрыт неплохим шпоном, но антиквариатом ты сумеешь стать лет через пятьсот. Вряд ли ты проживешь столько.

– Что ты понимаешь в антиквариате? – заорал буфет.

– Ничего, – ответила кровать. – Но у тебя в отделе, где стоят столовые тарелки, на внутренней стенке приклеена пожелтевшая бумажка, на которой написано, что ты изготовлен в пятидесятом году плотницкой артелью, твой номер одна тысяча шестьдесят два и называешься ты: «Буфет столовый. Обыкновенный».