Алексей Евтушенко - Курьер Страница 17

«Ну, разумеется, – думаю. – Часы. Кто бы сомневался. Нет, с подсознанием надо точно что-то делать – набито штампами по самое… сознание».

– Господи, – доносится до меня шепот Ирины, которая словно только что прочла мои мысли. – Какая еще Ратуша? Какие часы? Почему так банально?

– Ратуша городская, естественно, – поясняет Маша. – Что же касается банальности… Хм, не знаю. По-моему, уж лучше часы, чем какой-нибудь термоядерный реактор или гравигенератор.

Она поворачивает коня в узкий, освещенный редкими фонарями переулок, который совершенно неожиданно упирается в довольно обширный пустырь. Здесь мы оставляем коней пастись на травке и дальше идем пешком. Надо сказать, что лично мне первые несколько десятков шагов даются с немалым трудом. Кошусь на Ирину и вижу, что мой стажер также не слишком уверенно передвигает ноги.

– Чтобы я еще раз села на лошадь или коня… – бормочет она. – Как вы себя чувствуете, Петрович?

– Честно сказать, давненько мне не было так хорошо, – признается Петрович, и я искренне за него радуюсь. Хоть кому-то хорошо…

Маша ведет нас безлюдными переулками. Здесь нет фонарей, и лишь слабый свет из редких не спящих окон позволяет не спотыкаться в темноте. Если таков средневековый город, то я предпочту современные. Впрочем, откуда мне знать, каковы на самом деле были средневековые города? Если то, что мы видим вокруг, всего лишь бредни нашего подсознания, реализованные с помощью каких-то неведомых технологий… Запутанная история, и я даже не уверен до конца, что мне хочется ее распутывать. Единственное, что я знаю совершенно точно, – детей надо вернуть. Любой ценой.

– А что это за цивилизация хозяев, которую нужно возродить при помощи наших детей? – обращается к Маше Ирина, словно прочитывая мои мысли.

– Это очень древняя и давно исчезнувшая цивилизация, – не слишком охотно, как мне кажется, отвечает Маша. – Если совсем откровенно, то мы даже не знаем, погибла ли она или перешла на какой-то иной уровень развития. Но в этой Вселенной ее нет точно. А мы, искусственные разумные существа, и были созданы ею когда-то с той целью, чтобы в случае чего способствовать возрождению. Но здесь очень много непонятного и для нас самих. Например, время.

– Время? – переспрашивает Петрович.

– Да. Мы совершенно не представляем себе, сколько прошло времени с момента нашего создания до этой минуты. Мы как будто спали, а потом вдруг проснулись и получили возможность действовать.

– Черное Яйцо, – понимающе кивает Петрович. – Зря мы его не закопали обратно.

– Все дело в том, – продолжает Маша, – что мы не роботы. У нас есть предназначение, но нет жесткой программы, которую мы обязаны выполнить любой ценой. Поэтому я вам и помогаю. Но для кого-то из нас предназначение сильнее любой программы.

– Но не для тебя? – уточняю я, неожиданно для самого себя переходя с ней на «ты».

– Не для меня, – подтверждает Маша. – Все, мы пришли.

Перед нами открывается городская площадь с громоздким трехэтажным зданием посередине, из которого тянется к небу квадратная высокая башня. На самом верху башни, освещенный подвесным фонарем, виден циферблат часов с римскими цифрами. Кованые черные стрелки (а какие же еще, черт возьми?) показывают без двух минут три часа ночи. Или утра. Как больше кому нравится.

– Эти часы? – киваю на башню.

– Да, – говорит Маша. – Если их остановить – любым способом, – запущенные процессы с детьми и многие другие, сопутствующие им, тоже остановятся. И все вернется на круги своя. Станет как было.

– Ты в этом уверена?

– Почти. Но другого пути я не знаю все равно.

– А мы? – спрашивает Петрович.

– Скорее всего, вернетесь в свой мир.

– Скорее всего… – хмыкает Ирина. – Это мне нравится.

– Поймите, – терпеливо говорит Маша, – я ведь даже не знаю точно, что будет с нами, искусственными существами. А ведь нам тоже хочется жить. Мне, например, хочется.

– Хорошо, – говорю я. – Но где гарантии, что это снова не повторится и ни взрослые, ни дети больше не исчезнут? И что нам делать с этим вашим чертовым Яйцом? Уничтожить?

– Гарантия состоит в том, что у нас элементарно не хватит энергии на еще один такой глобальный эксперимент.

– Энергию можно накопить.

– Да, но на это нужно очень много времени. Даже нам. Возможно, сотни лет в вашем исчислении. И вообще… не так это просто, как на первый взгляд кажется. А уничтожить Яйцо вы все равно не сможете, так что пусть это вас не беспокоит.

Я хочу задать следующий вопрос, но тут часы начинают бить. Три гулких удара следуют один за другим, и тягучий их звук долго гаснет в окружающей ночи.

– Скоро рассвет, – замечает Маша.

– Ну, не так уж и скоро, – говорю я. – Ладно. Как до этих часов добраться-то?

– Думаю, по лестнице, – отвечает она. – Там, внутри, наверняка должна быть лестница. Но я с вами пойти не могу.

– Почему?

– Не могу. Просто не могу – и все. Примите это как неоспоримый факт.

– А как мы войдем внутрь?

– Двери должны быть открыты. А дальше – по обстоятельствам. Поймите, я ни разу там не была и совершенно не представляю, с чем вам придется столкнуться.

Лестница кажется бесконечной, и теперь я понимаю, что имела в виду Маша, когда говорила, что рассвет близок. Но пока еще все-таки ночь. Фонарик не нужен – каждый пролет освещается укрепленным в стене факелом, но мне уже надоело удивляться шуточкам нашего (моего) подсознания.

Я поднимаюсь первым, за мной – Ирина, замыкает шествие Петрович. Он громко, часто дышит, и нам с Ириной приходится замедлять шаг. Однако отдыхать некогда, да и цель близка – вот он, последний лестничный пролет, за которым – дверь.

Только бы она оказалась не заперта… Но с какой стати? Вошли-то мы сюда свободно. И не встретили на всем пути ни единой живой искусственной души. Искусственная душа. Смешно звучит. Интересно, у созданных искусственно разумных существ есть душа?

Времени додумать эту мысль у меня не остается – лестница заканчивается.

Так. Все-таки заперта.

Отхожу к краю площадки, разбегаюсь и бью плечом. Слышен треск, дверь поддается, но не открывается. Бью ногой. Есть, открылась. Темень и пыль. И звук. Равномерное постукивание и пощелкивание работающего механизма.

Фонарь у меня на поясе, но я почему-то снимаю со стены факел и шагаю за порог.

– Да уж, – говорит за моим плечом Ирина. – И как это остановить? Тут часовщик нужен.

– Или заряд взрывчатки, – бормочу я.

Вот уж не думал, что гигантский механизм башенных часов может внушить такое уважение. Совершенно не понятно, как он работает.

– Ничего сложного, – подает голос Петрович. Он все еще тяжело дышит и держит в руках еще один факел, который, вероятно, снял со стены пролетом ниже. – Нужно сунуть что-нибудь прочное между вон теми двумя шестернями – и все. Часы остановятся.