Джон Кристофер - Белые горы Страница 17

Башня стоит отдельно от других сооружений, выходя бойницами на реку и равнину. Поблизости теснятся другие здания: кухни, склады, помещения для слуг, псарни, конюшни, кузница – все необходимое для хозяйства. Апартаменты рыцарей в прекрасно содержащихся и украшенных домах, хотя в это время там жили только трое холостых рыцарей, остальные жили в своих поместьях поблизости от замка.

Часть рыцарских комнат была отдана оруженосцам. Это были мальчишки, которые обучались военному искусству, и Генри с Бинполом по приказу графини поместили среди них. Они быстро поняли, что опасности немедленно подвергнуться надеванию шапок нет, и решили выждать и посмотреть, как будут развиваться события дальше.

Все время я пролежал без сознания. Позже мне сказали, что я четыре дня не приходил в себя. Я помню незнакомые лица, особенно темноглазое лицо под голубым тюрбаном, которое становилось все более знакомым. Но только через неделю я окончательно пришел в себя. У моей постели сидела графиня, чуть поодаль стояла Элоиза.

Графиня улыбнулась и спросила:

– Тебе лучше?

Я должен выполнить решение… конечно. Я не должен разговаривать. Я ведь глухонемой. Как Генри. Где Генри? Глаза мои обежали комнату. Ветерок раздувал занавеси у высокого окна. Снаружи слышались голоса и звон металла.

– Уилл, – сказала графиня, – ты был очень болен, но тебе лучше. Тебе нужно только окрепнуть.

Я не должен говорить… Но она… она назвала меня по имени. И говорила по-английски.

Она снова улыбнулась.

– Мы знаем тайну. Твои друзья здоровы, Генри и Жан-Поль – Бинпол, как вы его называете.

Больше не было смысла притворяться. Я спросил:

– Они вам рассказали?

– В бреду невозможно следить за своим языком. Ты твердо решил не говорить и громко сказал об этом. По-английски.

Я со стыдом отвернул голову. Графиня сказала:

– Это не имеет значения. Уилл, посмотри на меня.

Голос ее, мягкий, но сильный, заставил меня повернуть голову, и я впервые рассмотрел ее по-настоящему. Лицо ее, слишком длинное, чтобы быть прекрасным, было добрым и мягким, она улыбалась. Волосы черные, чуть тронутые белизной, локонами падали на плечи, серебряные линии шапки виднелись над высоким лбом. Глаза были большие и честные.

– Я могу повидаться с ними?

– Конечно, Элоиза позовет их.

Нас троих оставили наедине. Я сказал:

– Я выдал нас. Ничего не смог сделать.

– Ты не виноват, – ответил Генри, – как ты себя чувствуешь?

– Неплохо. Что они собираются делать с нами?

– Ничего, насколько нам известно. – Он кивком указал на Бинпола. – Он знает больше меня.

Бинпол сказал:

– Они не похожи на горожан или жителей деревень. Те могли бы позвать треножников, эти – нет. Они считают, что для мальчиков хорошо уходить из дома. Их собственные сыновья тоже отсутствуют.

Я все еще чувствовал неловкость.

– Тогда они могут нам помочь, – сказал я.

Бинпол покачал головой, солнечный свет блеснул в линзах перед его глазами.

– Нет. Ведь в конце концов на них шапки. У них другие обычаи, но и они послушны треножникам. Они тоже рабы. Хотя и хорошо к нам относятся, но знать наши планы они не должны.

Я с новой тревогой сказал:

– Если я разговаривал… Я мог сказать что-нибудь о Белых горах.

Бинпол пожал плечами.

– Если даже так, они приняли это за бред. Они ничего не подозревают, считают, что мы убежали из дома, вы двое – из земли за морем. Генри взял у тебя карту. Мы ее спрятали.

Я напряженно думал.

– Тогда вы вдвоем должны бежать, пока это возможно.

– Нет. Потребуется несколько недель, чтобы ты был способен продолжать путь.

– Но вы можете уйти. Я пойду за вами, когда буду в состоянии. Карту я помню хорошо.

Генри обратился к Бинполу:

– Может, это и не так плохо.

Бинпол возразил:

– Нет. Если мы уйдем вдвоем, оставив его, они удивятся. Начнут нас искать. У них есть лошади, и они любят охоту. Поохотятся на нас после оленей и лис.

– Что же ты предлагаешь? – спросил Генри. Я видел, что Бинпол не убедил его. – Если мы останемся, на нас наденут шапки.

– Поэтому-то пока и лучше остаться, – был ответ Бинпола. – Я разговаривал с рабочими и парнями. Через несколько недель будет турнир.

– Турнир?

– Он происходит дважды в году: весной и летом. Пиры, игры, соревнования и борьба рыцарей. Турнир продолжается пять дней, но потом – день надевания шапок.

– И если мы тогда еще будем здесь… – проговорил Генри.

– На нас наденут шапки. Верно. Но нам не обязательно быть здесь. Ты к тому времени окрепнешь, Уилл. А во время турнира всегда большая суматоха. Мы уйдем, а нас целый день, а может, два-три никто не хватится. К тому же у них будет интересное занятие в замке, и им не захочется нас искать.

– Значит, до того времени, ты считаешь, нам ничего не нужно делать? – спросил Генри.

– Это разумно.

Я видел, что это так. Это также освобождало меня от перспективы, о которой я думал с ужасом, – от перспективы остаться одному. Я сказал, стараясь, чтобы голос мой не дрожал:

– Решайте вы вдвоем.

Генри неохотно сказал:

– Наверно, так и вправду будет лучше.

Время от времени мальчики приходили ко мне, но чаще я видел графиню и Элоизу. А изредка заглядывал и граф. Это был большого роста, некрасивый человек, прославившийся своим мужеством в турнирах и на охоте.

Однажды, лишившись лошади, он встретился лицом к лицу с огромным диким кабаном и убил его кинжалом.

Со мной он держался неловко, но дружелюбно, отпуская нехитрые шутки, над которыми сам же громогласно хохотал. Он плохо говорил по-английски, поэтому часто я его не понимал: знание языков считалось делом женщин.

Я до этого мало знал о дворянстве. В Вертоне люди из имения держались в стороне от сельчан. Теперь я узнал их ближе и, лежа в постели, имел время подумать о них, особенно об их отношении к треножникам. В этом, как и предположил Бинпол, они не отличались от других людей. Возьмем, например, их терпимость к побегам мальчиков из дома. Они относились к этому по-другому, чем селяне и здесь, и у нас в Вертоне, но это потому, что у них другой образ жизни. И капитаны в Рамни прекрасно понимали это. Для дворянства было естественно, что женщины должны быть прекрасны и образованны, а мужчины храбры. Войн не было, как некогда, но были другие возможности продемонстрировать свою храбрость. И мальчишка, пусть даже не благородный, который убежал от обычной жизни, по их мнению, поступил храбро.

И самое плохое, что вся эта храбрость и вся эта галантность – все напрасно. Потому что они принимали шапки и стремились к ним даже больше, чем их подданные. Это было обязательно для превращения мальчика в рыцаря, а девушки – в леди. Думая об этом, я понимал, как хорошие черты характера могут стать бесполезными. Какой смысл в храбрости без свободного разума, управляющего ею?