Юрий Петухов - Круговерть Страница 17

Через полчаса пришел Витюня.

- Балдеешь? - спросил он. - А я думал, тебя того... Ну да ладно. Гляди, чего у меня.

Николай с надеждой уставился на руки Витюни. Но в них был всего-навсего небольшой белый листочек.

- Повестка! Соседка-стерва передала. Там без меня участковый приходил. Обложили со всех сторон!

- Везет дуракам, - прошептал Николай.

- Это почему же? - На "дурака" Витюня не обиделся.

- Ты знаешь. Пускай, силком, но на ноги поставят. Сами-то мы... - Николай не договорил, махнул рукой.

- А чего сами? - встрепенулся Витюня. - Мы ж договорились - завтра, как штык, в диспансер.

Николай иронически ухмыльнулся.

- Крест на пузе! Ты мое слово знаешь, - божился Витюня. Да ежели я со своего сверну, да мне... - Он захлебывался в собственном хмельном красноречии, путался, сбивался, но всячески пытался доказать, настоять на том, что его слово нерушимо.

Николаю эта болтовня надоела. С Витюней или без Витюни, но он завтра обязательно пойдет, так он решил. Во что бы то ни стало!

- Ладно, пойдем, - проговорил он, опираясь на жирное плечо.

На этот раз Витюня не бросил его. Силенки хватало, вот он и тащил обезножевшего приятеля, в голове которого все помутилось окончательно. Они долго возились у входной двери, искали ключи. Наконец ключи нашлись. Николай успокоился, огляделся, будто не у себя, и побрел на кухню. Там он смочил голову под краном, но от этого мысли его не посвежели. Войдя в комнату, по привычке приветственно помахал Рембрандтову автопортрету, попытался улыбнуться, мол, не все еще потеряно.

- Да ты ложись, Колянь! - Витюня услужливо подвел его к дивану.

Николай оттолкнул приятеля, подошел к стенке и зачем-то поправил висевшую на гвозде спецовку, отчего та совсем перекосилась, сползла на пол. Николай поднял ее и снова накинул на гвоздь. Спецовка опять упала. Так повторилось трижды, после чего Николай оставил гвоздь в покое и натянул, с трудом попадая в рукава, спецовку на себя.

- И на работу, обязательно на работу, - тоном, не терпящим возражений, проворчал он, - заново эволюцию проходить от... хмэ, неважно, до человека. Только труд!

Он сполз по стене на пол. Витюня снова подхватил его под мышки, подтащил к дивану.

- Не надо! - отмахнулся Николай.

Он выпрямился, немного постоял, будто прикидывая, что еще осталось несделанным. Поглядел в окно и зевнул.

Рухнул на свое лежбище Николай сам, без посторонней помощи. Он даже успел нашарить под диваном будильник, старательно завел его, разговаривая с бессловесным механизмом, как с живым существом. О Витюне он позабыл.

Было уже совсем поздно, когда Николай разлепил глаза. Он тихонечко завыл, увидев перед носом привычный ведьмачий профиль, заскрипел зубами и перевернулся на другой бок.

Перед ним с двумя бутылками в руках на корточках сидел Витюня.

- Вставай, болезный ты мой, нетрезвый! - Витюня был, как всегда, в духе. - Можешь, Колянька, поздравить нас...

Николай пришел в оживление при виде бутылок.

Но что-то было такое в Витюнином голосе, что его насторожило. Что - он понять не мог. На полу лежала газета, сплошь заваленная мелкими, вялыми кильками.

- Откуда такое богатство? - спросил Николай, сам не узнавая своего голоса.

- Да ты ешь-пей! Потом спрашивать будешь.

Одна из бутылок была откупорена, и Николай глотнул прямо из горлышка. В голове прояснилось.

- Ну вот, давай мне! - Витюня облизнулся. - Обмоем мою повесточку, а заодно и наш завтрашний поход.

И тут Николай увидел откуда растут ноги. Его полка, книжная полка была больше чем наполовину пуста.

- Где?! - спросил он.

- Только спокуха, только...

Витюня быстро вытащил из кармана четыре червонца.

- Это ж нам на неделю! А потом и оставшиеся пристроим.

Все заходило худоном перед глазами Николая, он вырвал деньги из Витькиных лап, бросил их на пол. Потом свернул газету и вместе с кильками выбросил ее в распахнутое окно.

- Мотай отсюда.

- Ты чего? - в голосе приятеля сквозило явное непонимание.

- Не догадываешься?! - угроза зазвучала серьезней. Николай вдруг четко осознал, что последний мостик горит, дотлевает уже. И в этом, как показалось ему, виноват был Витюня.

Он подошел ближе и, не выпуская из кулака бутылку, размашисто шлепнул костяшками левой руки под правый глаз оторопевшему от неожиданности Витюне. Симметрия на его лице восторжествовала. Николай сам видел, как не сразу, постепенно наливалась опухоль вокруг глаза. Видел и довольно улыбался.

- Ну все! Ну все! - Витюню, кажется, это доконало. Не оборачиваясь, он вышел из комнаты, громко хлопнул входной дверью.

А Николай, успокоенный и сразу обессилевший, опять лег.

Он пил из горлышка портвейн, курил одну за другой, не глядя, куда падают угольки. И думал, что не все еще потеряно, что нечего из мухи слона лепить - ведь не такой же он алкаш, как этот прохвост Витюня!

Он сумеет выправиться и еще заживет на зависть прочим. Да так заживет, что ахнут! Он обретет прежнее уважение и не будет никого и ничего бояться. Он не будет пугаться каждого шороха и вздрагивать при виде собственной тени. Он пройдет по улице прямо, гордо подняв голову и не отводя от прохожих глаз. Все будет, все... От этих мыслей становилось теплее, легче.

Убаюкивая себя, он рисовал перспективы... И про-. должал посасывать из горлышка. И с каждым глотком планы становились шире и объемнее, надежды радужнее. Ему казалось даже, что он уже начал эту новую светлую жизнь. Что он уже живет в ней. И только совсем крохотный, почти погасший уголечек, где-то на окраине сознания, жег, напоминая, что никогда он не сможет, никакими силами, ни отчаянными понуканиями одряхлевшей, расслабленной воли избавиться от Витюни, от этих сулящих хмельное липкое забытье сорока рублей, а главное, от самого себя. Не сможет никогда! Ни за что! И только затуманенное воображение насылало дурман, льстило: "Все будет хорошо, ты еще успеешь, еще сможешь взять себя в руки!" Портвейн подкреплял эту веру. А потому он прикладывался все чаще. Пил и мечтал. И опять пил. И все казалось не таким уж и страшным, преодолимым. Он даже простил Витюню за проданные книги. И окончательно уверился в том, что завтра тот сдержит свое слово. И снова пил, Пил и курил долго. И под конец решил завтра!

И уснул с этой мыслью.

Снилось ему что-то легкое, смутное, как в детстве, о котором он почти ничего и не помнил. И лишь иногда, совсем нечасто, это забытье сполохами разрывали навязчивые слова: "С завтрашнего дня, с завтрашнего..."