Сергей Волков - Планета битв Страница 17

И тем не менее я наблюдаю всеобщую деградацию. Мало того – я чувствую, что и сам деградирую. Не физически – духовно. Это походит на «новое средневековье», которое наступило после Великого века. Глобализация, попытка создать потребительский рай на земле, унифицировать всех и вся привели к тому, что Землю захлестнула волна локальных кровавых усобиц. Из потаенных уголков на свет вылезли ложные учения и псевдонаучные теории, изуверские секты множили свои ряды на всех континентах, а отдельные подвижники, пытающиеся воззвать к разуму одуревших, без тени сомнения объявлялись безумцами».

– Ни хрена себе! – снова вслух высказался Клим и посмотрел на подпись, уже зная, чью фамилию там увидит. Догадка оказалась верной – автором статьи значился «З. Шерхель».

– Вот, значит, как… – пробормотал Клим и вернулся к статье.

«Я не жил в ту пору. Первая половина двадцать первого века для меня – темная полоса истории. Она гораздо темнее, чем Великий век, освещенный не только заревом пожарищ тотальных войн, но и светом великих открытий и достижений. Что характерно – в «новом средневековье» научно-технический прогресс не останавливался, но все новое, что возникало тогда, тут же ставилось на службу узколобой морали, царившей повсюду. Из тех времен до нас дошел странный термин «консюмеризм», хотя господин Лапин утверждает, что более тут подходит русское слово potrebliatstvo. Так в искаженной форме мыслящие люди той эпохи именовали феномен торжества общества потребления, которое и вызвало к жизни «новое средневековье». Потребитель сер, туп и эгоистичен. Он не желает ограничивать себя ни в чем. Он жрет, пьет, развлекается до тех пор, пока не умрет. Больше ему ничего не надо. Он подобен человекообразному трепангу, движущейся кишке, пожирающей, потребляющей все, что попадется на пути. Ему нет нужды мыслить. Его мозг атрофируется. Из всего многообразия созданного человечеством за тысячелетия своего развития он отфильтровывает только то, что развлекает и ублажает его. «Новое средневековье» стало эпохой торжества индустрии развлечений, причем самого низменного пошиба. Это коснулось всего – театра, литературы, музыки, живописи, кинематографа, глобальной информационной сети.

И именно консюмеризм привел к тем ужасным катаклизмам средины XXI века, к той кровавой каше, которая поставила нашу цивилизацию перед выбором: жить или умереть. Тогда люди сделали свой выбор, и история двинулась вперед, оставив позади период регресса. Но это была Земля, и это были миллиарды и миллиарды, это были народы и государства. А что можем противопоставить надвигающейся катастрофе мы, колонисты Медеи? Нас меньше миллиона, все еще меньше, несмотря на то что бывшие стерильными мужчины и женщины вдруг, по воле рока или неизвестного экспериментатора, получили возможность продолжить свой род и незамедлительно воспользовались этой возможностью.

Пока шла война со свободниками, пока все колонисты были разделены линией фронта, разбиты на два лагеря, никто не замечал угрозы. Но вот война закончилась. И тут же стали видны грозные предвестники грядущей опасности, отвратительные приметы «нового средневековья» по-медейски.

Причем точно так же, как и на Земле в прошлом, у нас основной питательной средой, гумусом консюмеризма стали женщины. Они хотят всего – и сразу. Домов, земли, скота, одежды, украшений, зрелищ и возможности по десять раз на дню встречаться с товарками и обсуждать последние слухи и сплетни. Они не хотят жить на фермах и в небольших поселках, разбросанных по Великой равнине. Они не хотят простой жизни. Им нужен город, большой город, который может удовлетворить их желание потреблять. И такой город у них есть. Там, на гнилом западе, в Фербисе, они создали Лигу женщин Медеи, которая постоянно вмешивается в дела слабого Временного правительства планеты…»

– А вот это уже тянет на пропаганду, причем пропаганду враждебную, дорогой друг Зигфрид, – прокомментировал прочитанное Елисеев, нахмурившись.

«…И конечно, дурную службу нам сослужили деньги. Деньги, появившиеся в так называемой империи самопровозглашенного императора Сычева, разделили колонистов на чистых и нечистых, на агнцев и козлищ. Вслед за деньгами возникла и торговля: ярмарки, магазины, лавки. И это при том, что у нас до сих пор нет нормальных больниц и школ, нет массы вещей, присущих цивилизованному обществу.

Зато уже появилось то, что на Земле называется «паразитарные секторы экономики». Достоверно известно, что при стекольном заводе Фербиса возникла мастерская, в которой налажен выпуск украшений – бус, браслетов, серег и прочей сверкающей ерунды. За месяц, всего лишь за месяц, эта мастерская расширилась и превратилась в настоящую фабрику, размерами, объемом продукции и численностью персонала превысив своего родителя – стекольный завод. Кроме того, в Фербисе существует с десяток фитнес-центров. Очередь в них расписана на год вперед. Там, в душных залах, отделанных с кричащей роскошью, сотни женщин, в основном жены и родственницы чиновников Временного правительства и крупных бизнесменов, ежедневно потеют, сбрасывая лишние килограммы. К слову: на прыгуньей ферме физические нагрузки в разы интенсивнее, но никто из этого «неоматронства» не хочет работать».

– Хм… – Клим отложил газету, посмотрел в распахнутое окно на синие вершины далеких гор. – А Зиг неплохо осведомлен о наших делах. И не скажешь, что врет. Все – правда. Правда, поданная под некоторым углом…

Он пробежал глазами последние абзацы: «Повсюду ширятся ряды гадалок, предсказательниц, всевозможных волшебниц, якобы умеющих услышать «голос планеты». В Горной республике появился какой-то Юный Пророк, пятнадцатилетний сопляк, к которому явился дух Матушки Марии и просветил его, как нам всем жить дальше. У этого пророка уже несколько тысяч последователей. Он ходит по пустынным землям в районе Лежачих камней и проповедует, а огромная толпа, вместо того чтобы заниматься делом, жадно ловит каждое его слово. С этим еще предстоит разбираться, но власти Горной республики почему-то бездействуют.

Совсем недавно у меня в семье, так же как и в семьях многих из вас, родился ребенок, мальчик. Как всякий нормальный отец, я безмерно счастлив, но в то же время, как всякий нормальный отец, я встревожен. В каком мире будет жить мой сын? Каким он будет, этот мир? Не знаю, но думаю, что не таким, как сейчас. Не таким, потому что я постараюсь изменить его. В будущем не будет места наползающей на нас гнили. Из болота нужно не просто выбраться, его необходимо осушить. Осушить навсегда. Навечно…»

И уже прочитанная Климом лаконичная подпись – «З. Шерхель».

Елисеев не успел толком обдумать эту, с позволения сказать, статью, более похожую на манифест, как дверь с треском распахнулась. В кабинет широким шагом вошел сам Зигфрид Шерхель. Клим встал, улыбнулся.