Урсула Ле Гуин - Старая Музыка и рабыни / Музыка Былого и рабыни Страница 17

Тоже своего рода свобода.

Неудивительно, что они с Метоем поняли друг друга сразу и без единого слова.

К двери подошел задьйо Тэма, чтобы сопроводить его вниз. Снова в собачью комнату. Всех с замашками вождей влекла к себе эта комната, ее мрачная мужественность. На сей раз в комнате оказалось всего пятеро — Метой, двое генералов и двое в ранге рега. Над всеми доминировал Банаркамье. С расспросами он покончил и теперь был настроен распоряжаться.

— Мы отбываем завтра, — заявил он Эсдану. — Вы вместе с нами. Мы получим доступ в голосеть Освобождения. Вы будете говорить от нашего имени. Вы скажете правительству легов, что Экумена знает, что они собираются применить запрещенное оружие, и предупредите их, что если они это сделают, возмездие будет страшным и беспромедлительным.

У Эсдана кружилась голова от голода и бессонницы. Он стоял неподвижно — сесть ему не предложили — уставясь в пол и вытянув руки по швам. Еле слышно он прошептал:

— Да, хозяин.

Банаркамье вздернул голову, глаза его сверкнули.

— Что вы сказали?

— Энна.

— Да кем вы себя возомнили?

— Военнопленным.

— Можете идти.

Эсдан вышел. Тэма последовал за ним, но не останавливал его и не направлял. Он пошел прямо на кухню, откуда слышалось громыхание сковородок, и сказал:

— Чойо, пожалуйста, дай мне поесть.

Съежившийся и трясущийся старик что-то бормотал, извинялся и сокрушался, но раздобыл немного фруктов и черствого хлеба. Эсдан сел за кухонный стол и жадно принялся за еду. Он предложил ее и Тэме, но тот чопорно отказался. Эсдан съел все до крошки. Покончив с едой. Он прохромал из кухни к боковой двери. Ведущей на большую террасу. Он надеялся встретить там Камзу, но никого из прислуги видно не было. Он сел на скамью возле балюстрады над длинным зеркальным прудом. Тэма рядышком нес караул.

— Вы сказали, что невольники в таком месте, если они не присоединились к Восстанию, просто вражеские пособники, — сказал Эсдан.

Тэма стоял недвижно, однако слушал.

— А вам не пришло в голову, что они просто не понимали, что творится? И сейчас еще не понимают? Это проклятое место, задьйо. Здесь свободу даже вообразить-то себе трудно.

Молодой человек некоторое время не отвечал из чувства протеста, но Эсдан все говорил и говорил, стараясь установить хоть какой-то контакт, хоть как-то пронять его. Внезапно что-то из сказанного им вышибло пробку.

— Потребные девки, — сказал Тэма. — Черные их трахают каждую ночь. Вот они кто такие, трахалки. Шлюхи легов. Рожают их черных выблядков, дахозяин, дахозяин. Вы сами сказали. Они не знают, что такое свобода. Никогда и не узнают. Нечего тут освобождать всяких, которые дают черным себя трахать. Они — скверна. Грязь, несмываемая грязь. Они сплошь пропитались черным семенем, сплошь. Леговское семя! — Он сплюнул на террасу и утер рот.

Эсдан сидел неподвижно, глядя на спокойные воды пруда за нижней террасой, на большое дерево, на туманную реку, не зелень дальнего берега. Здоровья ему и благого труда, терпения. Сострадания, мира. Да какой от меня толк? Все, что я делал. Это всегда было без толку. Терпения, сострадания, мира. Они же твой собственный народ… он посмотрел вниз, на густой плевок на желтом песчанике террасы. Дурень, ты оставил свой собственный народ на всю жизнь и явился вмешиваться в дела другого мира. Дурень, как ты мог думать, что сможешь хоть кому-нибудь дать свободу. Для этого существует смерть. Чтобы выпускать нас из клетки-сгибня.

Он поднялся и молча заковылял к дому. Молодой человек следовал за ним.

Свет зажегся с наступлением сумерек. Нверное, старому Саке позволили вернуться к заботам о генераторе. Предпочитая сумерки, Эсдан выключил свет в комнате. Он лежал в постели, когда Камза постучалась и вошла к нему с подносом.

— Камза! — воскликнул он, подымаясь, и обнял бы ее, не помешай ему поднос. — А Рекам?..

— С моей матерью, — пробормотала она.

· С ним все в порядке?

Голова ее откинулась в кивке. Она поставила поднос на постель, поскольку стола в комнате не было.

— С тобой все в порядке? Смотри, берегись, Камза. Как бы мне хотелось… они сказали, что завтра уйдут. Держись от них подальше, если сумеешь.

— Я держусь. Да пребудет с вами безопасность, господин, — произнесла она своим тихим голосом. Он так и не понял, был это вопрос или пожелание. Он грустно пожал плечами и улыбнулся. Она повернулась, чтобы уйти.

— Камза, а Хио?..

— Она была с этим. В его постели.

— Вам есть где спрятаться? — спросил он. Он опасался, что люди Банаркамье могут казнить тут всех перед уходом как прихвостней, или просто чтобы замести следы.

— У нас есть нора, куда уйти, как вы сказали.

— Хорошо. Туда и уйдите, если сможете. Исчезните! Скройтесь с глаз долой.

— Я буду держаться стойко, господин, — ответила она.

Она уже закрывала за собой дверь, когда звук приближающегося флаера заставил задрожать оконные стекла. Они оба так и застыли, она у двери, он возле окна. Крики внизу, крики снаружи, топот бегущих ног. С юго-востока приближался флаер, и не один.

— Вырубите свет! — крикнул кто-то.

Люди бежали к флаерам, стоящим на газонах и террасах. Окно выблеснуло мгновенным светом, воздух сотрясся мгновенным взрывом.

— Пойдемте со мной, — сказала Камза и, взяв его за руку, потащила за собой за дверь, вдоль по коридору, а потом через выход для прислуги, которого он раньше не видел. Он ковылял за ней так быстро, как только мог, по крутой каменной лестнице, через боковой переход и наружу, к конюшням. Едва они вышли, как несколько взрывов подряд сотрясли вокруг них все. Они рванулись через двор сквозь оглушительный грохот и языки пламени. Камза все еще тащила его за собой с полной уверенностью в том, что движется в нужном направлении, и нырнула вместе с ним в один из конюшенных амбаров. Там уже была Гана и старый невольник, как раз открывающий крышку люка. Они спустились вниз; Камза спрыгнула, а остальные медленно и неуклюже сошли по деревянной лестнице. Особенно тяжело дался спуск Эсдану, который всей тяжестью наступил на больную ногу. Старик спустился последним и закрыл за собой крышку люка. У Ганы был фонарик, но она лишь на мгновение включила его, высветив большой погреб с низким потолком и грязным полом, полки, арку, ведущую в соседнее помещение, груду деревянных ящиков и пять лиц: младенец проснулся, молча выглядывая из перевязи на плече Ганы. Потом — темнота. И, ненадолго, тишина.

Они нащупали себе по ящику и уселись на них, кто где.

Снова взрывы, вроде бы дальние, но земля и тьма содрогнулись. И они содрогнулись во тьме.