Михаил Анчаров - Сода-солнце (Фантастическая трилогия) Страница 17

И я написал песню. Она называется «Песня об органисте, который в концерте известной певицы заполнял паузы, пока певица отдыхала»:

Рост у меняНе больше валенка.Все глядят на меняВниз,И органист яТоже маленький,Но все- таки яОрганист.Я шел к органу,Скрипя половицей,Свой маленький ростКляня,Все пришлиСлушать певицуИ никто но хотелМеня.И подумал: мы в пахареЧтим целину,В воине —Страх врагам,Дипломат своюПредставляет страну.Я представляюОрган.И пришел и сел.И без тени страха,Как молния ясенИ быстр,Я нацелился в залТоккатою БахаИ нажалБасовый регистр.О, только музыкой,Не словамиВсколыхнуласьЗемная твердь.Звуки поплылиНад головами,Вкрадчивые,Как смерть.И будто древних боговРопот,И будто дальний набат,И будто всеВеликаны ЕвропыШевельнулисьВ своих гробах.И звуки началиДуши нежить,И зов любвиНарастал,И небыль, и нечисть,Ненависть, нежитьБежали,Как от креста.Бах сочинил,Я растревожилСвинцовых трубУраган.То, что я нажил,Гений прожил,Но нас уравнялОрган.Я видел:Галерка бежала к сцене,Где яВ токкатном бреду,И видел я,Иностранный священникПлакалВ первом ряду.О, как боялся яСвалиться,Огромный свой ростКляня.О, как хотелось мнеС ними слиться,С теми, кто, вздевПотрясенные лица,Снизу вверхГлядел на меня.»

24. СЧАСТЛИВО ТЕБЕ ДОЛЕТЕТЬ, КЛОУН

Мы вскрыли это письмо, но нам это ничем не помогло. Никакой разгадки пресловутого «дьявола» там, конечно, не было. Потому что, конечно, там был третий конверт. Он знал, что делал, и неплохо вел партию в поддавки. И то хлеб, что даже при всей его фантазии ничего фантастического он не предполагал обнаружить в подземелье, а только что-нибудь очень человечески вредное. Но что именно? Живого фашиста, что ли, который прождал нас в подземелье 5 тысяч лет? Интересно, чем он питался?… Ну, тут начиналась фантастика… Бр-р… А все-таки жаль, что не взяли ружей.

— Владимир Андреевич… вот она… — сказал Биденко.

Впереди маячила неясная фигура.

…Все, что случилось далее, было похоже на страшный сон. Да, пожалуй, это и был сон. Потому что только во сна можно было провалиться в такую зловонную клоаку, в которую я ушел но грудь, как только ступил на хрусткую корочку, покрывавшую ровный пол, ведущий к последнему переходу. Если бы не страховой пояс и не Биденко, потонуть бы мне в этом проклятом застенке. Мы выбрались, перемазанные какой-то дрянью, на твердое место, и, когда подняли головы, перед нами в неясном свете фонарей возникло чудовище.

Оно стояло перед нами неподвижно. Хотя вряд ли это можно было назвать неподвижностью. Серный дым окружал его полупрозрачной пеленой. За головой его то появлялся, то пропадал блеклый ореол, и тогда стоящие дыбом волосы его вспыхивали. Я сказал — за головой? Не точно. Оно все время меняло облик и как бы переливалось внутри черного силуэта. Страшная морда его двоилась, и руки его при движении утончались и вытягивались. Разглядеть его не удавалось из-за испарении и пляшущего света, от которого красными угольками вспыхивали глаза. Оно молчало.

Я нащупал в кармане стартовый пистолет. Защищаться нечем — вот он, тот свет, куда попадают грешники… Мелькнула сумасшедшая мысль: все-таки пришелец…

Костенея от ужаса, поднял свою стартовую безделку — инстинкт сильнее нас…

Чудовище тоже подняло руку. Она вытянулась вперед и удлинилась, словно щупальце. На конце щупальца я успел разглядеть пистолет с огромным жерлом. Спасения не было.

— Ложись! — дико вскрикнул Паша, прерывая оцепенение.

Я успел кинуться ничком — это в мои-то годы.

Раздался оглушительный выстрел. Потом тишина и полутьма.

Кто- то цепко схватил меня за щиколотки. Я вскрикнул и потерял сознание.

Очнулся я на холодке.

Черный огромный силуэт, склонившийся надо мной, заслонял звезды.

— Это я, Владимир Андреевич, — сказал Паша.

Сухие руки массировали мне сердце.

— Все в порядке, — сказал я. — Спасибо, Паша.

Как он меня тащил наружу по всем кругам ада, легко себе представить.

Потом мы отлежались на песочке. Паша помог мне подняться, и мы поплелись к своему вездеходу.

Он победил нас, Сода-солнце.

— Когда вы догадались? — спросил я Пашу.

— Когда разбился фонарь.

— Я тоже. Ну, вскроем письмо. Интересно все-таки…

Мы вскрыли последний конверт и прочли его при свете фар.

"…Человек должен хоть иногда встать над самим собой. Потому что, кроме как на самого себя, ему надеяться не на кого. Помните, у Грина: «Я лечу, я спешу по темной дороге…»

Я лечу, я спешу, я ищу нового человека, похожего на каждого из нас, когда мы слушаем песню. Поэты всегда немножко клоуны, но клоунада — это петушиный крик на заре. Пожелайте нам света в пути, ученые.

Да, кстати, совсем забыл. Что же вы там нашли? Не огорчайтесь, дорогой Владимир Андреевич, в вас меньше всего чего-либо дьявольского. Просто вы нашли первое на свете зеркало. Вот и все. Может быть, оно было кривое.