Хол Клемент - Экспедиция «Тяготение» Страница 17

— Но Барленнан вовсе не собирается добираться туда в кратчайшие сроки. Он же купец-первопроходец, занятый своим делом, мы для него всего-навсего эпизод. Все, что мы способны предложить за его неоценимую помощь — это регулярные прогнозы погоды, которые могут оказаться полезными в его плавании.

— Все это понятно; только не забывайте, что вы там для того и находитесь; вы должны быть дипломатом. Я не жду от вас чуда — чудес на свете не бывает… и нам, разумеется, желательно, чтобы Барленнан оставался с нами в хороших отношениях; но на ракете — дорогостоящее оборудование стоимостью в два миллиарда долларов, и она не может подняться с полюса, а в ней данные, которым буквально нет цены…

— Я знаю, — прервал его Лэкленд. — И сделаю все, что смогу. Мне никак не удается заставить аборигенов понять, насколько это важно… Это не значит, что Барленнан глуп; просто ему недостает необходимой подготовки. Ладно. Следите, когда будут просветы в штормовой погоде, чтобы он при первой возможности явился ко мне и взглянул на фотографии.

— Может быть, стоит соорудить снаружи у окна какое-нибудь укрытие, чтобы он мог оставаться у вас и в плохую погоду?

— Однажды я предложил ему это, но он отказался. В плохую погоду он не желает покидать корабль и команду. И я его понимаю.

— Я, пожалуй, тоже. Ну что ж, постарайтесь сделать все, что в ваших силах. Вы знаете, что это значит для нас. Из этих материалов мы бы узнали о тяготении столько, сколько никто не узнал со времен Эйнштейна.

Ростен отключился, и зимняя работа началась.

Местонахождение исследовательской ракеты, которую посадили в районе южного полюса Месклина, было давно уже определено по сигналам ее автоматических передатчиков; она, по всей видимости, собрала и зарегистрировала необходимые данные, но так и не смогла оторваться от грунта. Наметить морской или сухопутный маршрут от района зимовки “Бри” до ракеты оказалось гораздо труднее. Дорога океаном была еще туда-сюда; примерно сорок или сорок пять тысяч миль плавания по цепи морей вдоль побережья (причем половина пути была хорошо известна соотечественникам Барленнана) могли доставить спасательную команду близко к беспомощному аппарату. К сожалению, после этого оставалось еще около четырех тысяч миль по суше! В этом секторе побережья не было ни одной большой реки, которая сократила бы сухопутный участок хотя сколько-нибудь значительно. Между тем в пятидесяти милях от цели протекала речка, по которой “Бри” мог бы подняться без всякого труда; но она впадала в море, полностью изолированное от океана, где плавали соотечественники Барленнана. Этот океан представлял собой длинную, узкую и неровную цепочку морей, простирающуюся от района севернее экватора неподалеку от базы Лэкленда и почти до экватора на противоположной стороне планеты, причем она проходила довольно близко от южного полюса — довольно близко по месклинским меркам, конечно. Море, в которое впадала река, протекавшая поблизости от ракеты, было пошире и с более ровной береговой линией; устье реки приходилось на самую южную точку его побережья, и оно тоже простиралось за экватор, где омывало северную полярную шапку. Оно располагалось к востоку от первой цепи морей и было отделено от нее узким перешейком, тянущимся от полюса к экватору — узким опять-таки по меркам Месклина. Когда фотографии сложились в карту, Лэкленд отметил, что ширина перешейка колеблется от двух до семи тысяч миль.

— Хорошо бы найти проход, соединяющий эти два океана, — сказал однажды Лэкленд.

Месклинит, удобно расположившийся на своем лежбище по ту сторону окна, слабым жестом выразил согласие. Зима перевалила за середину, и большое солнце, опускаясь к северному горизонту, становилось все тусклее.

— Ты уверен, что такой проход вам неизвестен? — спросил Лэкленд. — В конце концов, эти снимки сделаны осенью, а по твоим словам, океанский уровень выше всего весной.

— Мы ничего не знаем о таком проходе в какое бы то ни было время года, — ответил капитан. — Про тот, второй океан, мы знаем, но очень мало. Слишком много народов населяют пространство между нашим океаном и тем, и завязать непосредственные контакты со всеми просто невозможно. На путешествие по перешейку из одного его конца в другой требуется два года; как правило, на это никто не решается. Товары на этом пути много раз переходят из рук в руки, и когда наши торговцы видят их в портах на западном побережье, бывает уже трудно определить, откуда они взялись. Если нужный нам проход существует, его следует искать здесь, вблизи от Края Света, где места почти совсем не исследованы. Карта, которую мы с тобой составляем, еще недостаточно полна. Во всяком случае, к югу отсюда осенью такого прохода нет; я это знаю, потому что сам проплыл вдоль всей береговой линии. Правда, не исключено, что этот самый берег в конечном счете выходит где-нибудь к нужному нам морю; мы прошли вдоль него на восток на несколько тысяч миль и просто не знаем, куда он тянется дальше.

— Насколько я помню, через две тысячи миль он снова загибается к северу через внешний мыс, Барл… Правда, когда я видел это, была осень. Хлопотливое это дело — составлять карту вашего мира. Слишком он изменчив. Нам бы подождать до следующей осени, по крайней мере тогда мы бы могли пользоваться нашей картой без оглядки. Но ведь до осени четыре земных года. Я не выдержу такого срока.

— А ты вернись на свою планету и пока отдохни… хотя мне очень не хочется, чтобы ты улетал.

— Боюсь, мне пришлось бы проделать очень длинный путь, Барленнан.

— Какой же?

— Видишь ли… Ваши меры здесь не годятся. Погоди-ка… луч света проходит расстояние, равное длине “края” Месклина за… э… за четыре пятых секунды. — Он показал, что это такое, на своих часах. Абориген следил с интересом. — А чтобы пройти отсюда до моего дома, тому же лучу потребовалось бы более одиннадцати наших лет… и около двух с четвертью ваших.

— Значит, твой мир так далеко, что его не видно? Ты никогда не рассказывал об этом раньше.

— Раньше я не был уверен, что мы с тобой научимся понимать язык друг друга. Да, мой мир отсюда не виден, но когда кончится зима и мы передвинемся на другую сторону от твоего солнца, я покажу тебе мое солнце.

Последняя фраза прозвучала для Барленнана совершенной загадкой, но он не стал на этом задерживаться. Единственные солнца, которые он знал, были яркий Белн, чей приход и уход творили день и ночь, и тусклый Эсстес, что в эту минуту светился на ночном небе. Менее чем через полгода, в середине лета, оба солнца будут рядом, и тогда тусклое солнце будет почти не видно; но Барленнан никогда не ломал голову над причинами этих передвижений.