Александр Громов - Запруда из песка Страница 18

Сиречь занимайся тем же самым, над чем уже не первое десятилетие упорно бьются лучшие умы планеты. Отлично-с! Всю жизнь мечтал служить без толку аж до самого выхода в Бесперспективный Резерв! Прямо сплю и вижу!

По правде говоря, моя работа по проекту «Клещ» тоже не отличалась особой продуктивностью. Все контрразведки мира исстари интересовались выявлением «кротов» в своих рядах, и с объединением человечества в Экипаж мало что изменилось. Поначалу отсеки продолжали конкурировать друг с другом, как будто речь по-прежнему шла об отдельных странах или блоках, и шпионаж процветал, как и прежде. Потом стали вылавливать засланцев и ренегатов, работающих на неподконтрольные Экипажу структуры. Слаб человек! Иного не интересуют ни карьерные перспективы, ни причастность к великому делу, ни даже спокойная старость с чистой совестью. Ему денег дай, прямо сейчас, и он знать ничего не хочет о происхождении этих денег. Иногда я спрашивал себя: вольется ли когда-нибудь в Экипаж всё человечество без остатка? И сам же давал ответ: никогда. Асимптотическое приближение, причем достаточно медленное, – лучшее, на что можно рассчитывать.

За год работы по «Клещу» мне, чистому аналитику, удалось вычислить одного крупного засланца. Не ахти какой успех – впрочем, мое руководство считало иначе. Сам же я полагал главным своим успехом то, что мне раз за разом удавалось удерживать это самое руководство от поспешных решений, благодаря которым деятельность конторы оказалась бы парализованной. Управленческие задачи подчас сводятся к голой математике. Мне руководство не поверило бы – оно спасовало перед наскоро сляпанной мною устрашающей математической моделью. Если подозревать всех, кто может оказаться врагом, дело остановится. Никакой враг и не мечтает о таком подарке.

По чести говоря, моя работа была скучной. С точки зрения науки – почти ничего интересного. Меня поразило другое: Экипаж, оказывается, до сих пор имеет очень серьезных врагов! Не абстрактных врагов вообще, как то: лень, зависть, корыстолюбие и прочие человеческие слабости, а совершенно реальных персонифицированных врагов. Одно дело в чистой теории знать, что где-то еще существуют террористы, наркобароны, торговцы людьми и прочая недобитая сволочь, и совсем другое – убедиться в этом на практике. Потрясение оказалось довольно основательным.

А кто виноват в том, что я, как и многие, воображал, что главные бои уже позади? Кто, рисуя настоящее, не поскупился на розовую краску? Департамент информации, кто же еще! Та самая контора, где служит моя Настасья!

Может, недовольство чужих как раз и связано с дурной работой СМИ? Может, мы успокоились, начали наращивать подкожный жирок и играем на удержание счета? Это верный проигрыш.

Вообще-то пока не похоже…

– Вы все еще не отказались от вашей гипотезы? – спросил меня Магазинер на следующий день.

– С какой стати? Основания?

– Невозможность проверки.

– Кажущаяся, – отрезал я, хотя ничего нового еще не изобрел. – Тут надо подумать.

– А, ну думайте, думайте…

Как только от научников поступили данные об астероиде, каменнолицый в моем присутствии Сорокин усадил меня за их систематизацию. Рутина и скука. Анализы химические, анализы изотопные, вычисление траектории астероида в атмосфере по данным опросов населения… И без того было понятно, из какой примерно области Главного пояса чужие выудили этот астероид. Что еще мог дать нам его химсостав? Не все ли равно человеку, какой кирпич упадет на него с крыши многоэтажки – простой или силикатный?

Возражать Сорокину я, впрочем, не стал. Должен же кто-то заниматься рутиной. Она не очень мешала мне думать. А если паче чаяния в навозной куче цифр вдруг таится жемчужное зерно, то я буду первый, кто найдет его. Пусть тогда Сорокин синеет лицом от злости и таблетки глотает, имел я его в виду!

На следующий день, завершив вчерне обработку поступивших данных и не обнаружив жемчужных зерен, я все-таки взбунтовался.

– Долго еще мы тут будем изображать бурную деятельность?

– Я называю это работой, – вступился за Сорокина случившийся рядом Штейниц.

– Да плевать мне, как вы это называете! – вскипел я. – Я не с вами разговариваю, заткнитесь и пишите на меня рапорт. Я с полковником разговариваю!

Полковник взглядом дал понять, что он-то со мной не разговаривает.

В прежней жизни я зверел от такого отношения к себе, даже когда был трезв. Да и теперь не собирался изображать толстовца. Однако бить морды без веской причины в Экипаже не принято, а сбить тростью парики с Сорокина и Штейница невозможно, потому как нет на них париков, а у меня нет трости. Да-с, не те времена-с!

– Опомнитесь, лейтенант! – гневно воззвал ко мне Штейниц.

– Это вы опомнитесь! Нам поручили работу или что? Я и намерен работать!

– А мы, по-вашему, что делаем? – белея лицом, взвыл Штейниц. – Отдыхаем?

– Вы? По-моему, вы только и делаете, что поддакиваете полковнику Сорокину и бродите за ним, как собачонка. А он имитирует деятельность, потому что не знает, с какой стороны взяться за дело. Надеется, что его осенит. Спросил бы лучше у кого-нибудь!

– Да вы пьяны! Ну-ка, дыхните!

Это уж было слишком. На миг вспомнилась мне та паскудная история, когда я, рассвирепев от полученной отповеди, побил деревянным болваном для париков соседа моего садовника Штурма и всех его домочадцев и гостей числом восемь. Свирепость моя простерлась до того, что от меня спасались, с воплями выпрыгивая в окна – благо, первый этаж. Кончилось худо: явилась полиция и крепко меня помяла. Одолели шестеро одного! Ничего, кроме сплошных неприятностей, я и теперь ждать не мог, но собой уже не владел. Проклятый характер!

Хук правой повредил мне кожу на пальцах, а Штейницу – нос и губы. Коротко вякнув, майор опрокинулся. Магазинер заверещал и бурно заколыхался, Сорокин побледнел и начал оглядываться. Ох, как хотелось мне добавить еще и Сорокину, пока было время! Но я сдержался. Во-первых, на сей раз я не был пьян, а во-вторых, помнил, как на меня тогда накинулись вызванные Штурмом полицейские. Крепкие попались ребята, в окна от меня не прыгали и отличались большой настойчивостью. Кровью потом харкал.

Со стороны домиков ко мне уже бежали служивые.

Потом не было ничего интересного. Драться с толпой я не стал, мне заломили руки, Штейниц плевался, утирал разбитую морду и сквернословил по моему адресу, а Сорокин своей властью посадил меня под арест в одной из палаток. Часа через два я начал подозревать, что слегка погорячился, и начал прикидывать варианты.

Дисциплинарное дело? Вероятно. С другой стороны, не хотел бы я оказаться на месте Сорокина. Только-только получить группу и допустить в ней склоку с мордобоем – за это, как правило, по головке не гладят. Административная бездарность в руководителях не приветствуется. Генерал Марченко будет разочарован. Он даже может расформировать группу. А я с моей версией об избытке дутой старательности Сорокина при отсутствии у него то ли мозгов, то ли желания напрячь их, только поспособствую такому решению.

Нужно ли это мне? Нет. Точно нет. В кои-то веки попалась действительно интересная и масштабная задача – и вот на́ тебе! А кто виноват?

Не я. Не только я. А накажут всех, причем меня – сугубо.

Если разобраться, накажут за то, что на самом деле я не Фрол Ионович Пяткин. Я только называюсь так.

Но кому, спрашивается, это интересно? И кому я могу поведать правду, не попав психиатрам в лапы?

Еще через какое-то время пришел Магазинер. Я слышал, как он отдувался после ходьбы, как часовой при входе остановил его и как Моше Хаимович зашуршал какой-то бумажкой, вслед за чем отдернулся полог палатки.

– У вас потрясающая способность избегать неприятностей, – изрек Магазинер, пропихнув себя внутрь и по-совиному тараща в полутьме глаза.

– Зачем вы здесь? – неласково спросил я.

– Собирайтесь. Вам поменяли место заключения. Будете сидеть там, где спите.

– В нашей палатке?

– Да.

Ну понятно… Сорокин хоть и полковник, да тут свое начальство есть, и занимать надолго чужую палатку оно не позволит. А после инцидента с мордобоем плевать этому начальству на особую миссию нашей группы… И тем не менее я сказал:

– Очень любезно со стороны полковника… А как же вы? Держать арестованных вместе со свободными не полагается.

– Не хватало еще обременять людей постройкой для вас специального помещения! Ну, чего вы ждете? Особого приглашения?

– Его.

– Дождетесь, что к вам применят силу… Вы от кого произошли? От общего предка с обезьяной?

– Мал был, не помню. Думаю, что от папы с мамой.

– А я было решил, что от брака медведя со сколопендрой. Шучу, шучу, не надо напрягаться… Идемте.

Напрягаться я и впрямь не стал. Не скажу, что мне понравился Магазинер, но было в нем, уроде таком, что-то притягательное. Даже в вывороченных губах и вечных слюнях в углу рта. Се человек. Не помесь робота с сушеным богомолом, как Сорокин, и не оловянный солдатик, как Штейниц. Чем больше я общался с ними, тем меньше верил в то, что фабрикуемый Экипажем человеческий тип может решить загадку чужих. Разве что случайно, если вдруг очень сильно подвезет. А если нет, то и Сорокин, и Штейниц благополучно упрутся в тот же тупик, в который уже давно уперлись лучшие умы Экипажа, не первое десятилетие почем зря бьющиеся над проблемой. И самое печальное – Сорокин и Штейниц смирятся с этим.