Антон Орлов - Контора Игрек Страница 18

Ему до самого конца казалось, что план должен сработать, а получилось, что он совершил самоубийство. Это была его первая серьезная ошибка. Наверное, «сканеры», как и саперы, ошибаются по-настоящему только один раз.

Он сидел на полу – на неровной, шершавой, потрескавшейся темной поверхности, на ощупь напоминающей выскобленную и высушенную кость. Стены и потолок были из того же материала. Смесь запахов гниющей костной ткани, прогорклого жира, мочи, несвежей рыбы, еще чего-то специфического была настолько тошнотворной, что Поль пожалел об отсутствии в аптечке аносмина – препарата, блокирующего обоняние. В таком помещении можно находиться в течение непродолжительного времени, но не жить. Однако люди здесь жили: им больше некуда деваться, потому что на суше их отовсюду прогоняли, да еще и били, а в Стылом океане полиции нет.

Обитатели домберга были похожи на дикарей: грязные, нечесаные, покрытые болячками и струпьями, в потрепанной одежде. Все они собрались в нескольких смежных комнатах на верхнем этаже своей плавучей гробницы. Кто-то молился, кто-то ругался, по рукам ходили фляжки со спиртным. Полю тоже предлагали, он отказался.

– Зря ты, парень, сюда прилетел, – сказал кряжистый краснолицый старик с криво подрезанной бородой и седой косой до пояса. – Никто спасать нас не будет, и ты заодно с нами пропадешь.

Сказал без сочувствия, но и без злости, просто отметил факт.

– Я думал, что смогу уговорить его, – подавленно отозвался Поль.

Вот ведь что странно: Лиргисо он ненавидел и боялся, и в то же время был убежден, что тот не бросит его на верную смерть. Что это было – эгоистическое самоослепление, неспособность отличить желаемое от действительного?

Или все дело в чувстве вины, проснувшемся, когда Лиргисо напомнил о нелегалах, которых выдворял с Неза иммиграционный контроль? Поль и правда никогда не интересовался их дальнейшей судьбой. Ему повезло – он родился на Незе, и он не в ответе за тех, кому повезло меньше, но при этом напоминании что-то в нем сжалось, как от внезапной боли.

Живущий-в-Прохладе вряд ли рассчитывал на столь сильный эффект: сам он никогда не испытывал чувства вины, и для него до сих пор оставалось загадкой, что же такое совесть. Став человеком, он запомнил значение этого слова и даже мог при случае порассуждать о совести, но однажды признался Тине, что для него это сущая абракадабра. В языке энбоно аналогичное понятие отсутствовало (хотя у некоторых энбоно, по наблюдениям Поля, совесть как таковая все же была).

Он попытался выяснить, есть ли в домберге спасательные жилеты, лодки и материал для плотов. Ему сказали, что лодки были, из-за них вышла большая драка и на них уплыли те, кто покруче, а плоты строить не из чего.

Кормился домберг рыбной ловлей, охотой на морского зверя и сбором моллюсков. Вроде бы элементарное решение: продать очередной улов и на вырученные деньги закупить спасательные жилеты самой дешевой модели – на всех, даже с запасом, но, когда Поль спросил, почему так не сделали, его собеседники не могли понять, о чем это он толкует.

Все тут знали, что скоро умрут. Поль сидел, уткнувшись лбом в колени, и старался ни о чем не думать, потому что боялся заплакать. Он находился в центре внимания, вокруг него сгрудились дети – здесь никогда не видели таких красивых вещей, как его бронекостюм, и всем хотелось посмотреть на это чудо вблизи.

Броня была серебристая с чернью, вороненый узор изящно ветвился по металлу, светоотражающая окантовка застежек и швов радужно горела. Комнату освещали странного вида пузатые лампы с мутным маслом внутри (похоже, самодельные) и прилепленные к потолку дешевые хемилюминесцентные кружочки, в их тусклом свете бронекостюм таинственно мерцал и переливался, вызывая у зрителей восхищенные перешептывания.

Пол покачивался – да что там пол, весь домберг ходил ходуном. В аптечке, которую Поль взял в кладовке, нашлась упаковка таблеток от морской болезни, и дискомфорта он не ощущал. Ему хотелось остаться в одиночестве, уйти туда, где никого нет, но он не хотел лишать ребятишек последней радости. Можно снять и отдать им ненужную больше броню, и потом уйти… Он подумал об этом, но продолжал сидеть неподвижно, скованный оцепенением.

– Поль, ты еще не раздумал топиться? – ожил пристегнутый к предплечью передатчик. – Если передумал – скажи, я готов тебя забрать.

– Нет.

Он ведь хочет отсюда выбраться, хочет жить, так почему сказал «нет»? Поль криво усмехнулся. В глазах защипало.

– Ладно, тогда второй вариант. Мы находимся под домбергом, сейчас начнем пробивать его днище бурами. Приготовься и постарайся не получить травму.

– Что?..

– Держись за что-нибудь, гуманист несчастный! Ты меня понял?

– Подожди! – Поль наконец-то очнулся. – Надо всех предупредить. Дай нам хотя бы десять минут, хорошо?

Он взглянул на часы: с того момента, как он сюда прилетел, времени прошло не так уж много. В самый раз, чтобы станция вышла из рабочего режима, втянула буры, поднялась на поверхность и разыскала домберг.

Поль нетвердо встал, ухватился за ржавую скобу на уровне пояса – они тут вбиты в стены повсюду, включил укрепленный на запястье микрофон и объявил, что сейчас начнутся спасательные работы. На середине речи микрофон заглох, зато старик с косой (звали его Хельмут) понял, в чем дело, и взялся Полю помогать. Он заорал во всю глотку какие-то команды вперемежку с матом – это поняли с полуслова, люди повскакивали, начали суетиться, сажать самых маленьких детей в корзины и привязываться к торчащим из стен скобам.

– Внизу, над затопленными этажами, никого не осталось? – спросил у Хельмута Поль. – Эти буры – страшные штуки. Они громадные, да еще фиксаторы во все стороны выстреливают. Если рядом окажется человек, его убьет на месте или покалечит. Нельзя, чтобы там кто-то был.

– Не, там никого, – заверил Хельмут. – Видишь, мы даже больных и собаку сюда подняли, чтоб уж всем скопом на тот свет…

– Давайте тогда проверим, все ли привязаны.

Потом Поль защелкнул на поясе карабин, пристегнулся к свободной скобе и включил передатчик.

– Я готов. Начинайте!

Высадка прошла тихо и быстро. Боты выдвинули абордажные захваты, вцепились в края длинной лоджии, обтянутой жесткой морщинистой шкурой. Римма успела заметить, что «шкура» покрывает все плавучее здание, насколько хватает глаз, – кое-где она обвисла тяжелыми складками, а кое-где натянулась и растрескалась, как мертвая кожа.

Бойцы забрались внутрь. Вода в лоджии доходила Кирч до пояса, и, когда Роберт, потерявший равновесие из-за качки, бултыхнулся, обдав всех брызгами, Римма подумала, что она здесь хоть и самая невысокая, далеко не самая неловкая. Сравнивать себя с другими и находить все новые и новые доказательства своего превосходства – это удовольствие никогда ей не приедалось.