Грег Иган - Отчаяние Страница 18

В конце дня одна из сотрудниц, глава программистского отдела Маргарет Уильямс, предложила мне самому забраться в кабину сканера. Может, им хотелось отплатить мне моей же монетой – проанализировать и записать меня на своем оборудовании, как я в предыдущие четыре часа записывал их на своем. Во всяком случае, Уильямс настаивала так, будто для нее это вопрос справедливости.

Она убеждала:

– Вы снимете то, что видите. А мы – то, что скрыто от глаз.

Я отказался.

– Не знаю, что магнитные поля сделают с моим оборудованием.

– Ничего, обещаю. Здесь в основном оптика, а все остальное за экраном. Вы же летаете на самолетах? Проходите через магнитные ворота?

– Да, но…

– Наши поля не сильнее. Мы даже можем считать через сканер активность вашего зрительного нерва – а потом сравнить изображения.

– У меня нет с собой загрузочного модуля. Он в гостинице.

Она покусала губы, явно умирая от желания сказать: заткнись и делай что говорят.

– Жалко. А если мы придумаем что-нибудь? Найдем свои кабель и интерфейс?

– Боюсь, это не годится. Программа зафиксирует использование нестандартного оборудования, и у меня будут трудности с гарантийным обслуживанием.

Она не сдалась:

– Вы вот говорили про «Добровольных аутистов». Если хотите впечатляющую иллюстрацию, мы можем снять вашу область Ламента, пока вы будете вспоминать разных людей. Мы можем записать это и прокрутить для вас. Вы покажете зрителям, как она действует живьем, не в компьютерной анимации. Нейроны качают кальциевые ионы, синапсы работают. Мы можем даже преобразовать вашу мозговую архитектуру в функциональную диаграмму, подписать ее, указать характерные символы. У нас есть все необходимые программы…

Я сказал:

– Спасибо. Но что я буду за журналист, если начну снимать репортажи о себе самом?

7

За две недели до начала эйнштейновской конференции я подписал со ЗРИнет контракт на «Вайолет Мосала – служительница симметрии». Подмахивая электронный документ стилусом из своего ноутпада, я уговаривал себя: ты не выпросил эту работу по знакомству, а получил, потому что справишься лучше. В этом был свой резон: Сара Найт на пять лет меня моложе и большую часть жизни занималась политической журналистикой. То, что она – фанатка Мосалы, скорее минус: ЗРИнет не нуждается в восторженном панегирике. Однако при всем моем профессионализме я лишь раз заглянул в подобранный Сизифом материал и так толком не понял, что прочитал.

По правде сказать, все это были мелочи. Хотелось поскорее забыть «Мусорную ДНК» и убежать подальше от «Отчаяния». Двенадцать месяцев я варился в худших крайностях биотехнологии, и неиспорченный мир теоретической физики казался теперь блаженными математическими небесами, где все холодно, абстрактно и решительно ничем не грозит… Этот образ плавно сливался с белой коралловой снежинкой самого Безгосударства, безупречным звездчатым фракталом, растущим из синевы Тихого океана. Я понимал, как опасно обольщаться. Мало ли подлянок в запасе у реальной жизни? Я могу заболеть устойчивой к большинству антибиотиков пневмонией или малярией, к которой у местных жителей иммунитет. Из-за бойкота на острове нет высокотехнологичных фармаблоков, которые диагностировали бы патогенные микроорганизмы и синтезировали лекарство; я так ослабею, что не смогу сесть в самолет… Все это были не пустые домыслы: за годы бойкота именно так погибли сотни людей.

Однако любые опасности лучше, чем оказаться лицом к лицу с жертвой Отчаяния.

Я оставил сообщение Вайолет Мосале, считая, что она еще у себя в Кейптауне, хотя программа-автоответчик ни о чем таком не извещала. Представился, поблагодарил за любезное согласие уделить время нашему проекту и наговорил обычных вежливых фраз. Перезвонить не попросил; самый короткий разговор в реальном времени обнаружил бы полное мое невежество. Пневмония, малярия… перспектива выставить себя полным идиотом. Все это не имеет значения. Лишь бы сбежать.

Я накручивал себя, что придется «заново переживать» воскрешение Дэниела Каволини, хотя должен бы сообразить, что это чушь. Монтировать вовсе не значит воссоздавать прошлое – скорее анатомировать его. Я работал над отрывком бесстрастно, и с каждым часом мой труд – представить реакцию зрителя, видящего сцену впервые, – все больше превращался в вопрос расчета и чутья и все меньше соотносился с моими собственными переживаниями. Даже последний эпизод, очень неожиданный и эффектный, оказался для меня посмертным оживлением посмертного оживления. Это случилось, это миновало; какое бы краткое подобие жизни ни породила технология, оно так же не способно вылезти из экрана и пройти по улице, как любой другой подергивающийся труп.

Люка, брата Дэниела, судили и признали виновным. Я залез в судебные отчеты и просмотрел все три заседания. Судья потребовал, чтобы обвиняемого освидетельствовали психиатры, и те заявили, что Люк Каволини страдает внезапными вспышками «неконтролируемого гнева», однако не может быть признан душевнобольным и отправлен на принудительное лечение, поскольку даже во время этих вспышек отдает себе отчет в своих действиях. Его сочли вменяемым, даже «мотив» сыскался: в вечер перед убийством они повздорили из-за куртки Дэниела, которую взял Люк. Ему светит не меньше пятнадцати лет в тюрьме общего режима.

Судебные отчеты открыты для всех, но в эфире для них времени не будет. Поэтому я написал короткий постскриптум к истории оживления, одни факты: обвинение и решение суда. Заключение психиатров упоминать не стал, чтобы не замутнять картину. Компьютер зачитал мои слова над застывшим кадром: Дэниел Каволини на операционном столе, рот раскрыт в крике.

Я произнес:

– Экран гаснет. Титры.

Это было во вторник, двадцать третьего марта, в 16.07.

С «Мусорной ДНК» покончено.

Я черкнул Джине записку и отправился в Иппинг, сделать прививки перед поездкой. Ученые Безгосударства передают местные «погодные сообщения», и метеорологические, и эпидемиологические, в сеть; несмотря на все чудные проявления политического остракизма, органы ООН поступают с этими данными как с идущими от любой законной страны-члена. Как выяснилось, вспышки малярии или пневмонии не зафиксированы, зато замечены новые штаммы аденовирусов, не смертельных, однако вполне способных испортить поездку. Элис Томаш, мой терапевт, ввела последовательности для нескольких коротких пептидов, которые повторяют протеины вирусной оболочки, синтезировала РНК и поместила в безобидные, генетически измененные аденовирусы. Вся процедура заняла десять минут.

Пока я вдыхал живую вакцину, Элис сказала: