Дэвид Брин - Глина Страница 18

Теперь мы знаем ответ.

Нет.

Можно использовать одни и те же слова, описывая заход солнца. Наши субъективные слова часто совпадают, соотносятся, накладываются друг на друга. Это помогает взаимодействовать, сотрудничать, даже строить сложную цивилизацию, но истинные чувства и ощущения отдельного человека навсегда остаются уникальными. Потому что мозг не компьютер, а нейроны не транзисторы.

Вот почему невозможна телепатия. Все мы уникальны и одиноки. Все мы чужие друг другу.

— Тебя отвезут в лабораторию, — говорит двойник Каолина двойнику Махарала, похлопывая по руке, как будто они оба настоящие.

— Я хочу присутствовать. Я делаю шаг вперед.

Каолин не выражает радости. Он хмурится, и я вновь замечаю, как дрожит его превосходно вылепленная рука.

— Речь пойдет о вещах, которые компания пожелала бы сохранить в секрете.

— Кое-что из полученных образов может пролить свет на то, что случилось с беднягой.

Я делаю жест в сторону мертвеца, лежащего в гробу. Пока ничего не сказано о том, что меня наняла законная наследница умершего. Если я не буду присутствовать при сифтинге, Риту может предъявить мне претензии. По закону она имеет право запретить любые процедуры в отношении двойника ее отца.

Каолин задумывается, потом кивает:

— Хорошо. Йосил, ты поедешь в лабораторию без нас? Мы с мистером Моррисом будем немного позже, когда тебя подготовят.

Махарал отвечает не сразу. Вид у него такой, словно он где-то далеко, взгляд прикован к двери, за которой исчезла Риту.

— Что? Да. Да, конечно. Ради спасения проекта. И всей нашей команды.

Он пожимает руку Каолину и кивает мне. Когда мы встретимся в следующий раз, его голова будет под стеклом и под давлением.

Махарал направляется к выходу.

Я поворачиваюсь к Каолину:

— Доктор Махарал упомянул, что испытывает страх, словно кто-то охотился на него.

— Он также сказал, что это был необоснованный страх, — отвечает Каолин. — Йосил как раз избавлялся от паранойи, когда изготовил эту копию.

— Если только потом страх не вернулся… тогда становится понятным и его побег, и несчастный случай. — Я задумался. — Если быть точным, двойник не отрицал, что его кто-то преследовал. Он только сказал, что опасность стала менее ощутимой. Вы можете назвать причину…

— Кто может желать зла Йосилу? Да, в нашем бизнесе всегда существует опасность. Фанатики, считающие «Всемирные печи» прикрытием дьявола. Какие-нибудь чокнутые, то и дело пытающиеся обрушить на нас праведную месть. — Он презрительно фыркнул. — К счастью, фанатизм и компетентность плохо сочетаются друг с другом.

— Статистика обманчива, — указал я. В конце концов, антиобщественное поведение — моя область. — Бывают исключения. В крупных популяциях с высоким уровнем образованности всегда найдутся несколько Пуэртеров, Маквеев и Кауфманов, способных доказать обратное и…

Я не договорил. Каолин что-то сказал, но мое внимание уже привлекло другое.

Что-то было не так.

Я посмотрел налево, в сторону холла — что-то промелькнувшее там, замеченное краем глаза, отозвалось сигналом тревоги в моем мозгу.

Что?

Широкий коридор выглядит так же, как и минутой раньше. На стенах то же древнее оружие и трофеи, свидетели исторических конфликтов. И все же что-то не так.

Думай.

Как всегда, будь я роке или риг, я разделял свое внимание. В этом направлении ушел двойник Махарала. Пройдя по коридору, он должен был свернуть направо и выйти через переднюю дверь к ожидающей его машине. Но направо он не свернул. Похоже, он свернул налево. Я видел это боковым зрением, однако ошибиться не мог.

Хочет в последний раз увидеть Риту?

Нет, она ушла в библиотеку, в противоположном направлении. Куда же направился дитто?

С одной стороны, это не мое дело.

Черта с два не мое.

Магнат объясняет, почему он не боится фанатиков. Речь звучит как домашняя заготовка.

Я прервал его:

— Извините, вик Каолин. Мне надо кое-что проверить. Я вернусь через минуту, и мы поедем в лабораторию.

Он удивлен, даже задет, но я уже поворачиваюсь. Мраморный пол скрипит под дешевыми туфлями. Я спешу к повороту, лишь на мгновение задержавшись, дабы запечатлеть в памяти древнее оружие и знамена. Клара убьет меня, если я не запомню для нее то, что видел сам.

У развилки я смотрю направо. Дворецкий и три его копии поднимают головы, обрывая разговор. О чем могут говорить двойники? Моим почти всегда нечего сказать друг другу.

— Здесь проходил Махарал?

— Да, только что.

— Куда он пошел?

Дворецкий указывает мне за спину:

— Я могу помочь…

Я устремляюсь в указанном направлении. Возможно, мой импульс ошибочен, и мне стоило не пускаться в погоню, а продолжить беседу с виком Каолином, пока есть такая возможность. Маневр Махарала не привлек бы моего внимания, будь он настоящим. Ну, пошел человек в туалет. Пописать перед последней поездкой. Что может быть естественнее.

Но он неестествен. Он вещь. У него нет мочевого пузыря, нет никаких прав. Его попросили ехать туда, где ждут тяжкие испытания и смерть. С такой дорожки любой может свернуть. Я знаю. Сам сворачивал по меньшей мере три раза.

Пройдя мимо грандиозной лестницы, я попадаю в холл поменьше. Рядом раздевалки и кладовые. За двойной дверью слышны звон посуды и голоса поваров. Серый мог проскользнуть туда. Но сенсоры в моем левом глазу не замечают вибрации. Эти тяжелые двери никто не трогал уже несколько минут.

Минуя кухню, я улавливаю, слабый запах, который большинство людей едва замечают и которого стараются избегать. Сладковатый запах распада.

Рециклеры.

Большинство из нас просто складывают отработавших срок дитто (или то, что от них остается) в мусорные баки на улице. Каждую неделю их меняют на порожние. Но там, где бизнес поставлен на широкую ногу и объемы отходов очень велики, устанавливаются мощности по переработке останков. В конце короткого коридора я вижу дверь, через которую очень немногие дитто проходят дважды. Неужели Махарал пошел туда, предпочтя быстрый конец в баке мучительной агонии сифтинга мозга? Мне он показался тем, кто ставит цель выше боли, хотя могут быть и другие причины… например, умереть, чтобы сохранить тайну.

Обдумывая альтернативы, я сворачиваю налево и заглядываю в широкий коридор. В конце его находится застекленная веранда с плетеным креслом и видом на лужайку и рощу.

Дверь еще тихонько шипит пневматикой. Приняв решение, я бросаюсь вперед и протискиваюсь на устеленный паркетом балкон. Слева большой закрытый птичник, откуда слышатся веселые пронзительные крики. Одно из любимых занятий Каолина — выращивание птиц, особенно голубей. Не сюда. Справа — ступеньки, уходящие вниз по склону. Подгоняемый предчувствием, я спешу туда, и наградой становится негромкий звук. Звук чьих-то шагов впереди.