Джеймс Уайт - Чрезвычайные происшествия Страница 18

Конвей очнулся и увидел над собой лицо, похожее на розовый надувной шарик. У него сразу возникло инстинктивное желание поскорее уползти вверх по стене, чтобы на него, не дай Бог, не рухнуло массивное тело, которому принадлежало это лицо. Затем произошло мысленное смещение перспективы — черты лица, нависшего над Конвеем, отразили озабоченность, стройное тело землянина в зеленой форме офицера Корпуса Мониторов выпрямилось.

Лейтенант Каррингтон, один из ассистентов О'Мары, сказал:

– Не волнуйтесь, доктор. Медленно сядьте, затем встаньте. Сосредоточьтесь, поставьте на пол ваши две ноги и не переживайте из‑за того, что их у вас не шесть, как у цинрусскийца.

До сто шестьдесят третьего уровня Конвей добирался довольно долго. Он то и дело шарахался в сторону даже от существ, которые были гораздо меньше него, потому что цинрусскийский компонент его сознания полагал, что они большие и опасные.

У Мерчисон он узнал, что О'Мара — в палате у Приликлы и что до этого он заглянул в операционную, чтобы поговорить с Торннастором и Эдальнетом об основах физиологии и вероятном влиянии окружающей среды на пациента ЭГКЛ, но Тралтан и мельфианин были слишком заняты и с О'Марой говорить не стали.

Не стали они говорить и с Конвеем, и он понял почему. Операция стала неотложной, и трудно было сказать, сколько времени было отпущено хирургам.

Мерчисон в промежутках между громоподобными распоряжениями Торннастора негромко рассказывала Конвею о том, как проходила операция. Оказалось, что, когда час назад из головного мозга пациента были удалены осколки раковины, его состояние вдруг резко ухудшилось. Это ухудшение заметил Приликла, который непосредственно в операции не участвовал в связи с плохим самочувствием, но продолжал принимать участие в судьбе пациента как врач‑эмпат. Воспользовавшись своим служебным положением, Приликла отправил дежурную сестру из своей палаты в операционную, дабы она рассказала хирургам о его ощущениях, и настойчиво порекомендовал им транслировать ход операции на монитор в его палате, чтобы он имел возможность ассистировать.

Причиной ухудшения состояния больного стало кровотечение из нескольких крупных сосудов, открывшееся после удаления из головного мозга обломков раковины. Оба хирурга согласились на предложение Приликлы, поскольку без эмпатического мониторинга уровня сознания пациента они не смогли бы определить, как сказывается их тонкая, опасная и спешная работа на его состоянии — положительно, отрицательно или никак.

– Прогноз? — еле слышно спросил Конвей. Но прежде чем Мерчисон успела ответить, стебелек одного из глаз Торннастора вывернулся назад, и диагност воззрился на Конвея.

– Если в течение ближайших тридцати минут у больного не произойдет обширного мозгового кровоизлияния, — резко проговорил диагност, — то, весьма вероятно, впоследствии ему грозит смерть от дегенеративных процессов, связанных со старением. А теперь прекратите отвлекать мою ассистентку, Конвей, и займитесь своим собственным пациентом.

По пути в седьмую палату Конвей задумался о том, каким образом Приликла способен оценивать эмоциональное излучение пребывавшего в бессознательном состоянии ЭГКЛ, в то время как вокруг цинрусскийца бушевали эмоции, излучаемые десятками существ, пребывавших в полном сознании. Может быть, эмпату это удавалось за счет болезненной гиперчувствительности? Однако какая‑то частичка разума подсказывала Конвею, что это не так.

В палате оказался О'Мара. Здесь царила невесомость, и Главный психолог, держась за скобу, парил в воздухе и вместе с Приликлой наблюдал за ходом операции с помощью палатного монитора.

– Конвей, прекратите! — резко проговорил О'Мара.

А ведь он постарался сдержаться, когда увидел, в каком состоянии эмпат. Но половина его сознания теперь принадлежала цинрусскийцу, представителю вида, заслуженно считавшегося самым чувствительным и жалостливым в Галактической Федерации, и эта половина содрогнулась при виде страдавшего собрата. А человеческая половина сознания Конвея, естественно, сострадала другу, попавшему в беду. Как трудно было обеим половинкам его сознания сохранить профессиональное спокойствие!

– Мне очень жаль, — смущенно проговорил он.

– Я знаю, друг Конвей, — обернувшись к нему, отозвался Приликла. — Тебе не стоило записывать эту мнемограмму.

– Его об этом предупреждали, — буркнул О'Мара, но на Конвея посмотрел с тревогой.

Конвей чувствовал себя существом, принадлежащим к расе эмпатов. Вся его память, вся его жизнь в обличье ГНЛО принадлежали здоровому и счастливому эмпату, но он перестал быть эмпатом. Он мог видеть, слышать Приликлу, прикасаться к нему, но у него недоставало органа, который позволил бы ему ощущать эмоции друга. Если бы это было ему дано, то каждое слово, каждая фраза, каждый жест для него приобретали бы особенную, тончайшую окраску — именно это и ощущали при визуальном контакте двое цинрусскийцев. Конвей помнил, что владел способностью эмпатического контакта, помнил о том, что владел ею всю свою жизнь, но теперь он стал в этом смысле глухонемым. И то, что он теперь ощущал рядом с Приликлой, было всего лишь плодом его воображения. Это была симпатия, а не эмпатия.

Его человеческий мозг был лишен отдела, ответственного за эмпатию, и он не овладел ею за счет записи мнемограммы цинрусскийца. Однако в мнемограмме содержались и другие воспоминания — в частности, богатейшие знания по цинрусскийской клинической физиологии, и этими знаниями Конвей мог воспользоваться.

– Если вы не возражаете, доктор Приликла, — проговорил Конвей холодно и формально, — мне бы хотелось вас обследовать.

– Конечно, друг Конвей. — Приликла перестал судорожно подергиваться, его дрожь стала ритмичной, а это означало, что Конвей овладел своими эмоциями. — У меня появились новые, очень неприятные симптомы, доктор.

– Я вижу это, — сказал Конвей, осторожно приподнял одно из радужных крылышек Приликлы и прижал к его груди сканер. — Прошу тебя, опиши их.

За те два часа, что Конвей не видел Приликлу, состояние эмпата действительно изменилось. Его огромные глаза, снабженные тройными веками, странно потускнели, взгляд стал рассеянным, мышцы, поддерживающие крылья, обмякли и сморщились, четыре тоненькие ножки, благодаря ловкости которых Приликла стал одним из лучших хирургов в госпитале, были сцеплены и дрожали. В общем и целом он производил впечатление старого и жутко больного ГНЛО.

Конвей продолжал обследование, а цинрусскийская часть его сознания разделяла его человеческие опасения. И он сам, и цинрусскиец — донор мнемограммы — не сомневались в том, что Приликла, судя по его симптомам, близок к смерти.