Михаил Белозеров - Железные паруса Страница 18

Он ногой двинул под столом что-то стеклянное, и в проход между столиками выполз углом синий пластмассовый ящик, полный батареей холодных запотевших бутылок с блестящими жестяными крышечками, смотрящих в яркое, голубое небо уверенно и надежно.

— Каждые три дня прибывают… — пояснил Вольдемар, — самим не хватает, — и, обратив на крашеную буфетчицу блудливые, влажные глаза, промазал два раза ногой, а на третий водворил ящик на место.

Он облегченно вздохнул: черт с тем, что за спиной. Сбоку, за папертью о песок плескалось море. Глаза с непривычки щурились. Даль убегала: над солнечной дорожкой, над прохладной водой, за противостоящие мысы с бахромой разросшегося леса, прямо в голубеющую лазурь.

Он послушно глотнул тепловатый, белый комок и едва не задохнулся. Глаза полезли из орбит. Легкие перестали дышать.

— А… гмм… хмм… — Он давился и кашлял.

— Ничего-ничего, бывает… — Вольдемар-шофер протянул руку с толстыми, плоскими ногтями и похлопал по спине. — Закусывайте, закусывайте.

В бутылках из-под кефира был чистый самогон.

Сюда бы Падамелона, почему-то решил Он в промежутках между приступами кашля.

— Нет уж… — Вольдемар многозначительно щелкнул пальцем по горлу, — нам эти самые… ни к чему. Мы сами с усами. Правильно, Натали? — и пропел, фальшивя: "На заре ты меня не буди-и-и…"

— Хватит, хватит заливать, — буфетчица высунулась из окошка. — А вот сейчас пожалуюсь кое-кому, живо проверят штамп в паспорте.

Тени колко и плоско торчали над ее головой, как слепой придаток, как отблески иных начал, несовместимые с морем и ярким, летним светом, даже с мыслями.

— Какой штамп? — спросил Он, вытирая слезы и не отрывая глаз от этих жутковатых теней.

— Так ведь… — лукаво произнес Перец (тень за его спиной подрагивала в тон разговора), — приказ за номером бис восемь о женатых и разведенных по рангу и табелям Управления сразу после «Вырождения»… Вы что, не знаете историю дальше?

Он поднял правую бровь и выжидательно замолчал. Может быть, он думал, что приказы бывают только правильными — продукт тридцати трех десятков подлецов и советников, и никогда не сомневался в них. Надо было только поставить подпись и посмотреть, как Алевтина, виляя красивым задом, идет в красных модельных туфлях по толстому, пушистому ковру (Домарощинер бросился с Обрыва — черт знает, какой пунктик обязательств), и ее точеная шейка поворачивается, чтобы одарить жадной улыбкой. И Он не знает, что с ней делать, не в том смысле — спать или не спать, а подсознательно, — что за ее прекрасной попкой скрывается кто-то, кто в нужный момент нажимает кнопку и говорит: "А вызовите мне такого-то и такого-то! На ковер, под белые ручки, чтоб дрожью пробирало!.. И баста!" Ведь и подобный конец небезынтересен и внушает уважительное почтение раба к господину.

— Так у нас уже все изменилось, — произнес Он и расслабленно подумал: "Где-то я его уже видел…" Теплая, с запахом острого пота под мышками, домашняя, как канарейка, или… или… ах, да… библиотека; и, краснея, потупился от воспоминаний, словно это Он сам тянул чемодан по холодным пустым аллеям мимо щербатых скульптур с нецензурными надписями, словно это Он сам восторгался и одновременно страшился Леса и ненавидел Управление, словно это Он, нежный и разморенный, лежал в горячей ванне, в ароматном облаке Алевтиной квартиры, не веря в свое счастье.

Перед ним на краешке сидел Директор — тихий, скромный человек, со светлыми, прозрачными глазами и бесцветными волосами, и Он знал о нем все: и о тайных мыслях, и о родившихся и не родившихся приказах, и о генеральском погоне, и о парабеллуме в сейфе, декорированном под сервант.

— Этого они не учли, — сказал Директор.

— Кто? — удивился Он.

— Как там их, бишь? — Щелкнул пальцами, обращаясь в сторону подчиненного.

— Ну, начальник, обижаешь, — засмеялся Вольдемар и, трезвея, запнулся. — И я забыл…

— Ладно, неважно. Зато они меня выбрали… — твердо, словно оправдываясь, произнес Перец, выпячивая грудь, — сами, очень демократично… Горжусь… от их имени и от имени коллектива… человечества… теперь имею полное право…

— Она меня к Томке с биостанции ревнует, — радостно оборачивая восточное лицо, сообщил Вольдемар. — А у нас, промежду прочим, даже детей общих нет. И засмеялся жирным, густым смехом.

— Да ну тебя, — засмущалась буфетчица. — Вы его не слушайте! Бывают же!..

— Собственно, там ведь другое продолжение, — ободренно вспомнил Он, пытаясь ухватить ломкую, ускользающую грань разговора. — И, вообще, речь идет об улитке. Так что вы ошибаетесь.

— Да? — наигранно удивился Перец.

"… метелкой, метелкой, вынести к солнышку, чтобы пованивало меньше, и приготовить с грибочками на масле провансаль, на закуску из третьего подвала, из пятой бочки, а дворне пива и вчерашние пироги с дранкой…"

— Было другое, но его отменили, — бесцветно, манерами клерка третьей руки пояснил он. — Только вот не припомню номера. Впрочем, секретарша… — он вдруг залился краской, — должна знать… во всем должна быть точность. Вот наш общий знакомый, покойный…

— Бросьте вы, господин Перец, — не отрываясь от буфета, произнес Вольдемар и налил новую порцию кефира. — Я б этих баб вывозил на остров и по воскресеньям, не реже двух раз в неделю, на катере с ветерком… а-а-а… остальные дела-а-а… — и, споткнувшись о каменеющее лицо Перца, сразу поменял тон и то ли спросил, то ли приказал: — Будешь экспертом!? — и хлопнул по плечу. — Будешь!

— Буду, — вдруг произнес Он словно сам за себя, словно кто-то за него расписался за чужую жизнь.

— Сейчас доставят одного человечка. И ты нам все расскажешь-объяснишь, — подмигнул Вольдемар не сколько ему, сколько Директору.

— Верите или нет, не могу уволить мерзавца, — доверительно наклоняясь и понижая голос до шепота (словно беря под опеку), пояснил Перец. — Язык что ли укоротить или кастрировать. — А то нам не все ясно.

"… развесить, чтобы сразу всех скопом, лучше, конечно, чтоб меньше возни, — без регистрации, без суда и следствия…"

— Кастрировать уже было, — припомнил Он и впервые позволил себе улыбнуться, ободренный дружескими манерами Директора. Губы были деревянными, словно у куклы, словно с чужого лица.

— Так это ж когда… — кисло напомнил Вольдемар, — это еще…

— Придется повторить, — пообещал Перец, гоняя с щеки на щеку желваки. — А то, знаете ли, отрастает…

"… и подтереться этим самым обоснованием по этой самой третьей статье четвертого уложения бог весть, какого года, с печатями и сургучами…"

— А кто ж машину водить будет? — вежливо поинтересовался Вольдемар, красуясь в своей наглости.