Амит Залуцкий - Трое в одном Страница 18

— Да-с, жаль, что вы сами это чудо не видели. Ну, ничего, успеете ещё, увидите…

Лена опустила голову. Неужели это надолго? Ну что ж, она сделает всё, чтобы вернуть Бориса в прежнее состояние. Она так углубилась в свои мысли, что даже не заметила, как дверь отворилась и в палату вошёл Орлов.

— Ну, что, молодёжь? — весело спросил он. — Беседуем?

— Да, господин доктор, — в тон ему ответил Кошкин. — Знакомлю Елену Александровну с последними новостями. Она ведь тоже, оказывается, недавно сюда приехала. Уж не вместе ли с вами?

— Угадали, голубчик! — добродушно ответил Орлов. — Мы с ней в некотором отношении родственники.

И уже серьёзно добавил:

— Хочу вас сегодня впервые выпустить на свежий воздух. В сад. Кстати, там все мы и позавтракаем. Не возражаете?

— Конечно, нет. Но как скоро я смогу покинуть сей лазарет? Мне ведь в полк пора.

— Ну, что касается вашей службы в полку, придется пока подождать. Вам ещё отдохнуть надо. Вот и отдыхайте. Развлекайтесь, читайте, гуляйте по саду. Елена Александровна компанию вам составит.

Кошкин задумался.

— Всё это прелестно, — наконец сказал он. — Но ведь я человек подчинённый, господин доктор. Мне с полковником Синцовым поговорить надо.

— С ним всё улажено, — быстро сказал Орлов. — Он вовсе не против.

— Отпуск с сохранением жалования?

— Разумеется.

— Прелестно, прелестно! Но мне бы с Татьяной Ивановной повидаться нужно.

— Вы можете написать ей записку, — торопливо сказал Александр Иванович. — А видеться нельзя.

Кошкин нахмурился.

— Вы слишком распоряжаетесь моей особой, — резко сказал он. — Впрочем, на то вы и доктор… Велите принести мне мундир.

И, повернувшись к Лене, галантно произнёс:

— Пардон, мадемуазель! Я, так сказать, в неглиже. Прошу вас.

И он взглядом указал на дверь.

Лена, сама не зная почему, вдруг покраснела, смутилась и поспешно вышла. Следом за ней вышел и Александр Иванович.

— Мария Павловна, — обратился он к дежурной сестре, — принесите, пожалуйста, больному его одежду. И, кстати, захватите листок бумаги и ручку.

Потом он сел на диван, стоявший у окна, и жестом руки пригласил сесть девушку.

— Ну что, Лена? — участливо спросил он.

— Это ужасно, — тихо сказала девушка и подняла на профессора полные слёз глаза. — Неужели это надолго?

— Посмотрим… — неопределённо ответил он и задумался.

Девушка вытерла слёзы и открыла сумочку, чтобы достать зеркальце и привести себя в порядок. Но зеркальца не оказалось — видимо, Лена второпях забыла его дома.

Она с досадой оглянулась вокруг.

— А где у вас зеркало? Я помню, недавно здесь, у окна, стояло трюмо.

— Мы его убрали, — сказал профессор и тоном приказа добавил: — Хорошо, что вы мне напомнили. Ни в коем случае не давайте Борису зеркала. Слышите? Ни в коем случае!

— Но почему?

— Так нужно, — коротко ответил профессор.

Мимо прошла сестра с одеждой Бориса. Лена рассеянно проводила её взглядом. Дверь палаты плотно притворилась. А через секунду оттуда послышался гневный голос больного.

— Что ты мне принесла, каналья? Что ты принесла? Где мой мундир?

Сестра что-то ответила, спокойно и тихо. Но Кошкин не унимался:

— Да как же я это надену? Разве ж это панталоны? Это же чёрт знает что!

Лена, нервно закусив губу, вскочила с дивана. Но профессор крепко взял её за руку.

— Успокойтесь. Сестра его уговорит.

Голос Кошкина в самом деле стал звучать гораздо тише.

Однако через минуту он снова зазвенел гневно:

— Это — шляпа?! Это же решето, а не шляпа! Мне цилиндр нужен, каналья! Понимаешь? Цилиндр!

Дверь широко распахнулась, и оттуда вылетела модная капроновая шляпа Бориса Стропилина. Описав полукруг, она ударилась о фикус, стоявший в вестибюле и покатилась к ногам Орлова. Старый профессор, кряхтя, поднял её и укоризненно сказал появившемуся в дверях Кошкину:

— Так нельзя, молодой человек.

— Но позвольте, доктор! — запальчиво возразил подпоручик. — Если уж мне предложили одеться в штатское, то будьте любезны приготовить сюртук и приличные панталоны. Я — дворянин, офицер его императорского величества! А вы меня наряжаете чёрт знает как. Нехорошо-с, господин доктор.

Профессор с виноватым видом развёл руками.

— Чем богаты, тем и рады, голубчик.

И чтобы отвлечь внимание обидчивого подпоручика от щекотливой темы о гардеробе, торопливо спросил:

— А вы записку Татьяне Ивановне написали?

— В самом деле! — спохватился Кошкин. — Чуть не забыл. Мерси, доктор.

Он вернулся в палату, подсел к тумбочке и взял пластмассовую ручку.

— Ишь ты! — пробормотал он, разглядывая ручку. — Докторишка-то, видно, человек образованный, гусиных не употребляет… На английский манер: перо железное и вставочка…

Он попробовал ручку на зуб, с любопытством взглянул на свет сквозь красную полупрозрачную пластмассу и глубокомысленно заметил:

— Гм… Видно, дорогая штучка-то… Янтарная, что ли?

Потом осторожно обмакнул перо в чернила и старательно написал:

«Любезная Татьяна Ивановна!

Смею сообщить, что нездоровъ, а посему быть у васъ не смогу. Ежели сможете, пришлите хотя бы записочку съ горничной. Позвольте поцеловать Вашу прелестную ручку.

Съ симъ остаюсь Вашъ преданный и покорный слуга

подпоручикъ Кошкинъ».

Сделав витиеватый росчерк, Кошкин свернул листок и подозвал сестру.

— Послушай, милая! Эту записку отнесешь его высокоблагородию Синцову. Знаешь? Мещанская улица, собственный дом купца Громова. Отдашь дочери полковника Татьяне Ивановне. В собственные руки! Упаси тебя бог кому другому отдать. Ежели его высокоблагородию сия записка попадет — разгневается. А он человек крутой — может и чужую девку высечь. Ясно?

Сестра молча кивнула, взяла записку и вышла. Кошкин секунду помедлил, почему-то вздохнул и распахнул дверь в вестибюль.

— Я готов, господин доктор! А где барышня?

Профессор кивком головы указал на Лену, которая стояла у окна. Она только что сняла больничный халат и теперь оправляла короткое белое платьице, плотно облегавшее её тонкую фигуру. Кошкин глянул на неё, внезапно покраснел и смущённо пробормотал:

— Пардон, мадемуазель! Я не знал, что вы не одеты.

— Нет, я готова, — спокойно ответила девушка. — Можно идти.

— Как! — испуганно воскликнул Кошкин. — Неужели вы пойдёте прямо в этой нижней сорочке?

— Это не сорочка, это платье…

— Позвольте-с! — горячо возразил Кошкин. — В таком случае это просто… неприличное платье… А где кринолин [1]?