Гарри Тертлдав - Одюбон в Атлантиде Страница 18

— Не знаю, но нам лучше все выяснить. Если это и не крякуны, то они могут оказаться неизвестным видом гусей, что тоже будет неплохо. Ты сможешь назвать этот вид «гусь Одюбона».

— Да, — согласился Одюбон, всегда заинтересованный в открытии новых видов. — Да, смогу, но… Заряжу-ка я ружье крупной дробью. — И он стал претворять слова в дело.

— Хорошая идея. — Гаррис последовал его примеру. «Продолжайте кричать. Пожалуйста, продолжайте кричать», —

вновь и вновь думал Одюбон, пока они ехали через лес туда, откуда доносились звуки. Птицы — кто бы это ни был — не замолкали и кричали то тихо, то переходя на громкий сердитый гогот, как делают двое самцов, выясняя отношения из-за самки, — что они обычно и делают весной.

Когда Одюбон решил, что они подъехали достаточно близко, он спешился и сказал:

— Дальше нам лучше идти пешком.

Он прихватил не только ружье, но еще и палочки рисовального угля, и бумагу на всякий случай… Гаррис тоже спешился. Одюбон искренне верил, что пристрелил бы его, если бы тот начал спорить.

Минут через десять Гаррис указал вперед:

— Смотри. Мы выходим на открытое пространство. Одюбон кивнул, не доверяя словам. Он тоже увидел впереди яркий солнечный свет в просвете между деревьями. Птичьи крики теперь звучали очень громко и очень близко.

— Ты назвал бы это кряканьем? — спросил Гаррис.

Одюбон лишь пожал плечами и скользнул вперед.

Укрывшись за широким стволом, он выглянул и увидел перед собой луг… на котором паслись крякуны. Затем птицы расплылись — глаза художника застилали слезы радости.

— Будь благословен, Боже, ибо Ты не позволил мне умереть, не увидев этого, — прошептал он, не в силах оторвать взгляда от птиц на лугу.

Гаррис стоял за елкой в нескольких футах от него.

— Это что-то… Это что-то… — Хотя слова были более прозаичные, произносил он их не менее благоговейно.

На лугу пощипывали траву восемь крякунов: двое самцов и полдюжины самок, как определил Одюбон, исходя из размеров. По сравнению со скелетами в музее Ганновера, туловища птиц были наклонены вперед сильнее, и это означало, что они ниже ростом. Самцы, вероятно, могли бы поднять головы и сделаться выше стоящего рядом человека, но вряд ли им в такой позе было бы удобно.

И тут оба самца, вытягивая шеи, двинулись к одной и той же самке. Очень громко крякая, они хлопали бесполезными крылышками, пытаясь выглядеть большими и яростными. Пока крякуны выясняли отношения, самка просто ушла.

Одюбон начал рисовать эскизы. Он не знал, столько из них он потом доработает в картины, а сколько превратится в гравюры или литографии. Ему было все равно. Он рисовал живых крякунов с натуры и находился если и не в раю, то очень близко к этому.

— Как думаешь, к какому виду они принадлежат? — спросил Гаррис.

Когда-то по равнинам и предгорьям Атлантиды бродило не менее дюжины видов крякунов. Два-три самых крупных, так называемые большие крякуны, водившиеся в легкодоступных восточных долинах, канули в Лету первыми. Готовясь к этому дню, Одюбон изучал останки крякунов в Ганновере и других местах.

И вот великий день настал, а художника все еще терзают сомнения.

— Я… полагаю, что это те, кого называют проворными крякунами, — медленно проговорил он. — Они больше всего похожи на образцы именно этого вида.

— Если ты утверждаешь, что это проворные крякуны, то, значит, так оно и есть. И любому, кто думает иначе, придется изменить свое мнение, потому что нашел их именно ты.

— Я хочу оказаться прав. — Но Одюбон не мог отрицать, что его друг попал в точку. — Жаль, что придется добывать образец, но…

— Он нас еще и прокормит какое-то время. — То, что одним крякуном станет меньше, Гарриса не волновало. — Они созданы для того, чтобы стать хорошей едой.

— Тоже верно.

Когда Одюбон закончил делать все необходимые ему эскизы пасущихся крякунов и соперничающих самцов, он вышел из-за дерева. Птицы уставились на него с легким удивлением, затем отошли. Он был для них чем-то странным, но они не сочли его серьезной опасностью. У животных в Атлантиде не было врожденного страха перед людьми. И за это они очень дорого заплатили.

Одюбон направился к птицам, те снова отступили. Гаррис тоже вышел из укрытия, что отнюдь не помогло.

Одюбон поднял руку:

— Постой там, Эдвард. Я заманю их обратно.

Положив ружье, он улегся навзничь на сладко пахнущую траву, поднял ноги и принялся ими дрыгать — сперва одной, затем другой, все быстрее и быстрее. С помощью этого трюка он, будучи в прерии Террановы, разбудил в вилорогой антилопе такое любопытство, что она к нему подошла. А то, что сработало с антилопой, должно сработать и с крякунами.

— Они идут? — спросил он Гарриса.

— Еще как идут. — Гаррис ухмыльнулся. — А ты знаешь, что выглядишь полным идиотом?

— Ну и что с того?

Одюбон продолжал дрыгать ногами. Да, теперь и он слышал, как птицы приближаются к нему, покрякивая на ходу, а вскоре услышал и шлепанье по траве их больших четырехпалых лап.

Поднявшись, он увидел, что более крупный самец стоит всего в нескольких футах от него. Птица громко крякнула — она не боялась двуногих, даже если они выше ее.

— Станешь стрелять в этого? — спросил Гаррис.

— Да. И будь наготове, если я не свалю его одним выстрелом, — предупредил Одюбон.

Выстрела крупной дробью в упор должно хватить. Но иногда дикие существа с поразительной настойчивостью цепляются за жизнь.

Одюбон поднял ружье. Нет, крякун явно не представлял, что это такое. Конечно, подобное не назовешь честной охотой, но искусство и наука требовали подобной жертвы. Художник нажал на спуск. Приклад ударил в плечо. Самец удивленно крякнул в последний раз и рухнул. Остальные птицы, гогоча, отбежали — быстрее человека, пожалуй со скоростью лошади.

— Он упал, — сказал Гаррис, подойдя к Одюбону. — И уже не поднимется.

— Нет. — Одюбон не был горд тем, что сделал. — Теперь другому самцу достанутся все самки.

— Выходит, ему следует тебя поблагодарить? — Гаррис ухмыльнулся и ткнул Одюбона в грудь.

— Пусть наслаждается, пока может, — хмуро ответил Одюбон. — Рано или поздно, скорее рано, сюда заявится кто-нибудь еще и застрелит его тоже и самок вместе с ним.

К этому времени остальные птицы удалились примерно на сотню ярдов. Не слыша больше неожиданного грома, они успокоились и снова начали пастись. Минуты две-три спустя над лугом пролетел ястреб — не краснохохолковый орел, а обычный ястреб, слишком маленький, чтобы представлять для крякунов угрозу. Тем не менее его тень напугала птиц сильнее, чем грохот. Они бросились прятаться под деревья, гогоча еще громче, чем после выстрела Одюбона