Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон Страница 19

Я не особо умен и тем более не гений – как же я смог додуматься до такого? Несколько минут он не мог ни о чем больше думать – только поражаться гениальности этого решения. Интересно, додумался бы до такого кто-то глупее него? А кто-то умнее? Потом он вспомнил сон. Тот свет во сне. Это не он решил проблему, за него это сделало его подсознание. Решение все время было здесь, под боком – в буквальном смысле этого слова под боком. Даже слишком близко, чтобы он увидел его. Пришлось его разуму изобрести подсказку. К счастью, удалось.

В конце концов неважно, как он дошел до него. Может, это его бог (если он, конечно, имел к этому какое-то отношение), наконец, услышал его. Терренс не отличался особой религиозностью, но этого чуда хватило бы, чтобы обратить его в веру. Все еще не кончилось, но решение было у него под рукой – хорошее решение.

Он приступил к своему спасению.

Медленно, мучительно медленно он пошевелил правой рукой, той, которую робот не видел, и ощупал ею свой пояс. В кармашках на поясе висели предметы, которые могут пригодиться космонавту в полете. Отвертка. Пакетик тонизирующих драже. Компас. Счетчик Гейгера. Фонарик.

Чудо, а не фонарик. Этакий расчудесный цилиндрик.

Он почти благоговейно ощупал его, потом осторожно отстегнул клапан и вынул его из кармашка. «Глазам» робота он продолжал казаться неподвижным.

Потом чуть отодвинул руку с фонариком от себя, чтобы луч не упирался в его облаченную в скафандр ногу.

Если робот смотрел на него, он не видел ничего, кроме этой неподвижной ноги. Так что для дурацкого механизма он оставался неодушевленным предметом.

«Ну», – лихорадочно думал он. – «Где же все-таки этот чертов мозг?» Если за блоком связи, я все равно что труп. Если рядом с холодильником, я спасен.

Он не мог позволить себе ошибки. Придется пошевелиться.

Он приподнял другую ногу.

Робот двинулся к нему. На этот раз гудение и треск сделались громче. Он опустил ногу.

За обшивкой над холодильником!

Робот остановился, не доехав считанных дюймов. Все решали секунды. Робот зажужжал, заискрил и вернулся к себе в нишу.

Теперь он знал!

Он надавил на кнопку. Невидимый луч света уперся в переборку над холодильником. Он нажимал кнопку снова и снова, кружок света появлялся над холодильником, исчезал, появлялся, исчезал и появлялся снова.

Робот брызнул снопом искр и выкатился из ниши. Он посмотрел на Терренса, а потом развернулся на своих роликах и покатился к холодильнику.

Стальная клешня описала дугу и с оглушительным лязгом ударила в переборку в точке, где вспыхивал и гас яркий кружок.

Он бил снова и снова. Снова и снова, пока переборка не поддалась, листы обшивки не погнулись и не отлетели в сторону, а за ними – пластины печатных плат и модули памяти, и так до тех пор, пока робот не застыл с занесенной для удара лапищей. Мертвый. Неподвижный. Лишенный мозга придаток.

Даже тогда Терренс не перестал жать на кнопку. Словно в беспамятстве он продолжал нажимать и отпускать ее.

Потом до него дошло, что все кончено.

Робот мертв. Он жив. Его спасут. Уж в этом он не сомневался. Теперь он мог поплакать в свое удовольствие.

Аптечка словно сделалась ближе, придвинулась в преломлении его слез. Огоньки на пульте связи улыбались ему.

«Господь да благословит тебя, маленькая капсула», – успел подумать Терренс, прежде чем потерять сознание.

Только стоячие места

Барт Честер шел по Бродвею, когда из черного ничего соткалась эта хреновина.

Он как раз пытался уломать Элоизу, вешая ей на уши лапшу, типа: «Нет, Христом богом клянусь, Элоиза, я всего-то предлагаю завалиться ко мне и всего один разочек – честно, всего разок – а потом пойдем в театр…» При этом он прекрасно знал, что никакого театра им не светит, в первую очередь по причине того, что и денег-то у него на сегодня не было ни гроша. Впрочем Элоиза этого не знала. Славная девочка эта Элоиза, и Барт не хотел избаловать ее раньше времени.

Барт ломал голову над тем, как бы получше отвлечь мысли Элоизы от театра и направить их в более приземленном направлении, когда началось гудение.

Словно тысяча генераторов, вращающихся на предельной мощности, – этот звук сотрясал каменные стены, в которых замыкался Таймс-сквер, гулял эхом туда, сюда и обратно и быстро перекрыл уличный шум Бродвея, заставив людей задирать головы вверх в поисках его источника.

Барт Честер тоже задрал голову, уставился на небо и одним из первых увидел, как оно, мерцая, возникает в прозрачной голубизне. Воздух, казалось, сгущается и начинает колыхаться словно далекое марево. Потом воздух растекся, как вода. Трудно сказать, мерещилось ему это, или все происходило на самом деле, но воздух тек, как вода.

Хитрый огонек в глазах Барта Честера померк, и ему так и не удалось добиться хотя бы «одного разочка» от Элоизы. Он сам отвернулся от ее желанных прелестей, сообразив, осознав, ощутив, что оказался в нужное время в нужном месте. Должно быть, примерно так же подумали довольно многие, потому как люди на тротуарах замедляли шаг, вглядываясь в чуть темнеющее вечернее небо.

Прибытие свершилось быстро. Воздух дрогнул еще раз, и в нем начала сгущаться некая масса, словно возникал из тумана призрак. Масса имела форму сильно вытянутого цилиндра, от которого исходило сияние и выстреливали протуберанцы энергетических сгустков. Она материализовалась над Таймс-сквер.

Барт сделал три быстрых шага к краю тротуара, шаря взглядом по сиянию неоновых огней в попытке получше разглядеть эту странную структуру. Его толкали, и вокруг него начала собираться небольшая толпа, словно он стал катализатором какой-то химической реакции.

Хреновина (а Барт Честер занимался шоу-бизнесом достаточно долго, чтобы отучиться лепить ярлыки с избыточной поспешностью) висела, не опираясь ни на что, и как будто чего-то ждала. Она зависла в вертикальном положении чуть выше самого высокого из выстроившихся вдоль улицы зданий – странный цилиндр длиной больше девятисот футов, расположившийся прямо над пешеходным островком, отделявшим Бродвей от Седьмой авеню. Вдоль длинного трубчатого корпуса бегали веселые разноцветные огоньки.

На глазах у Барта совершенно цельная поверхность хреновины вдруг разошлась, и из нее высунулась пластина, сплошь испещренная мелкими отверстиями, а еще через пару секунд в этих отверстиях прямо из воздуха соткались металлические трубочки, которые начали оживленно извиваться.

Газетные