Жюль Верн - Двадцать тысяч лье под водой (пер. Вовчок) Страница 19

— Почему же? Очень возможно, что нам представится удобный случай. Так почему бы им не воспользоваться? Ведь на этом поплавке, надо полагать, человек двадцать — что ж, по-вашему, два француза и канадец не управятся с двумя десятками каких-то проходимцев?

Я решил, что будет лучше замять этот спор, и сказал ему:

— Разумеется… если такой случай представится… Мы тогда посмотрим. Но пока еще никакого случая не представилось, и вы, Нед, пожалуйста, будьте терпеливы. Если вы хотите действовать, так действуйте хитростью, только хитростью и можно что-нибудь сделать, а начнете выходить из себя, кричать, так вы все дело испортите. Обещайте мне, Нед, что вы не будете выходить из себя!

— Обещаю, господин профессор, — отвечал Нед, но таким голосом, который не внушал мне большого доверия. — Обещаю. Ни единого грубого слова не скажу, не выдам себя ни единым движением, ни взглядом. Что бы там ни было — пусть хоть есть не дают, — я словно воды в рот наберу.

— Ну, хорошо, Нед, я верю вашему слову, — сказал я канадцу.

Разговор прекратился, и каждый из нас углубился в свои мысли. У меня не было никаких иллюзий, несмотря на уверенность Неда Ленда. Я не верил, что при «удобном случае» мы сможем овладеть нашей тюрьмой. Судя по тому, как искусно управляли этой подводной машиной, должно было заключить, что на ней находится очень многочисленный экипаж, значит, в случае борьбы мы бы пропали. К тому же, чтобы вступить в борьбу, надо было быть свободными, а мы сидели взаперти. Как вырваться из этой стальной камеры с герметической дверью?

Нет, если у капитана есть какая-то важная тайна — что казалось мне очень вероятным, — он никогда не позволит нам свободно расхаживать по своему судну! Что он с нами будет делать — швырнет ли он нас в воду или со временем высадит на каком-нибудь необитаемом клочке суши? Ничего нельзя было сказать наверно, и положение наше было незавидным.

Я думал: «Плохо! Благоразумный человек сразу поймет, что это несбыточное дело, только Нед Ленд может еще строить воздушные замки!»

А чем больше раздумывал Нед Ленд, тем больше он свирепел. В горле у него началось какое-то клокотание, словно там застревали проклятия, движения стали порывистыми и конвульсивными. Он вскакивал, метался, как дикий зверь в клетке, яростно топал ногами, колотил в стену кулаками и пятками.

В самом деле, время шло, мы проголодались, а на этот раз никто к нам не приходил.

Если у нашего хозяина нет худого умысла, так ему следовало бы обращать больше внимания на нужды потерпевших бедствие!

А Нед Ленд свирепел все больше и больше. Хотя он дал мне честное слово сдерживаться, я сильно опасался какого-нибудь необузданного поступка с его стороны при появлении хо зяина.

Прошло еще два часа. Канадец звал, кричал, ревел, но все напрасно. Стальные стены были глухи. Я, сколько ни прислушивался, не мог уловить никакого шума, никакого звука внутри судна, — все в нем, казалось, умерло. Оно не двигалось, иначе я почувствовал бы легкое дрожание корпуса при вращении винта. Без сомнения, судно снова погрузилось в морскую пучину.

Это безмолвие было ужасно. Мы были забыты в тюрьме, я не смел и гадать, сколько еще времени нас тут продержат и что из всего этого выйдет. Надежды, зародившиеся у меня после свидания с капитаном, мало-помалу совершенно исчезли. Спокойный, честный взгляд этого человека, великодушное выражение его лица, благородство осанки — все это словно улетучилось. Я начинал представлять себе таинственного незнакомца таким, каким он, вероятно, и был на самом деле — безжалостным, неумолимым, жестоким. Я думал о нем как о человеке, который отрешился от общества, который не имеет, по-видимому, ничего общего с людьми, так какой милости, какого великодушия можно было от него ожидать!

Что хочет этот человек? Уморить нас голодной смертью в этом железном ящике? Что с нами будет? У людей от голоду помрачается рассудок, они делаются способными на все… Мне начали представляться самые ужасные картины…

Тем временем Консейль сохранял свою обычную невозмутимость, а Нед Ленд рычал, как разъяренный лев.

Вдруг снаружи послышался шум. По металлическому полу гулко отдавались чьи-то шаги. Щелкнул замок, взвизгнули засовы, дверь отворилась, и показался уже знакомый нам стюард.

В то же мгновение наш Нед Ленд ринулся на этого несчастного, повалил его на пол и схватил за горло так, что он захрипел под его могучими руками.

Консейль попытался вырвать жертву из рук канадца, я тоже бросился помочь ему, но вдруг буквально окаменел, услышав слова, внезапно произнесенные на чистом французском языке:

— Успокойтесь, мистер Ленд, а вы, господин профессор, извольте выслушать меня.

Глава десятая

Обитатель морей

Это было сказано капитаном подводного корабля.

При этих словах Нед Ленд быстро поднялся и выпустил из рук свою жертву. Полузадушенный стюард по знаку своего капитана, пошатываясь, вышел из каюты. Какую же власть имеет этот капитан! Человека чуть не убили, а он покорно удаляется, не выражая даже взглядом своего гнева!

Невозмутимый Консейль, и тот несколько заинтересовался. А я, признаюсь, был просто ошеломлен. Все мы втроем молча ожидали развязки этой сцены.

Капитан, прислонясь к столу и скрестив руки на груди, внимательно смотрел на нас. Или он не решался говорить? Или жалел, что у него вырвалось несколько французских слов?

Несколько секунд длилось молчание, которое мы не решались прервать.

— Господа, — сказал он наконец спокойным, проникновенным голосом, — я свободно говорю по-французски, по-английски, по-немецки и по-латыни. Я мог бы сразу объясниться с вами при первой же нашей встрече. Но я хотел прежде понаблюдать за вами, а потом обдумать, как мне к вам относиться. Ваш троекратно повторенный рассказ убедил меня, что вы подлинно те самые лица, за которых вы себя выдаете. Я теперь знаю, что случай свел меня с Пьером Аронаксом, профессором естественной истории в Парижском музее, командированным за границу с научной целью, с его слугой Консейлем и с Недом Лендом из Канады, гарпунером с фрегата «Авраам Линкольн», принадлежащего военно-морскому флоту Соединенных Штатов Америки.

Я поклонился в знак согласия. Капитан не задавал мне никаких вопросов, значит, мне нечего было и отвечать.

Он объяснялся по-французски без малейшего затруднения, без всякого акцента. Речь его была ясна, отчетлива, кратка и выразительна. И все-таки он не был похож на француза.

Он продолжил:

— Вы, без сомнения, решили, что я слишком запоздал со своим вторым визитом. Дело в том, что я хотел подумать, как мне поступить с вами. Я очень долго не мог принять решение. Несчастный случай свел вас с человеком, который порвал все связи с человечеством. Вы своим появлением смутили мой покой…