Фридьеш Каринти - Фантазии Фридьеша Каринти Страница 19

С этими словами Ми-до-ре поднес к моему лицу какой-то странный предмет овальной формы, под стеклом которого мерцал зеленовато-лиловый огонек. В его сиянии я сначала не смог разглядеть ничего, кроме какой-то колеблющейся туманности, но вот далеко-далеко, но очень отчетливо появилось бесконечное поле. Прошло еще несколько минут, и я понял, что передо мной Балтийское море, и узнал то место, откуда поднялся на гидроплане год назад. Передо мной были английские и немецкие военные суда: шло морское сражение. С высоты мне было видно все, вплоть до морского дна: вот, пробитый торпедой, тонет наш большой корабль, медленно погружается он в зеленую пучину, тяжелым пузырем покачивается в морском безмолвии и исчезает в зияющей бездне…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Автор приносит свои извинения за столь краткий отчет об этом необыкновенном путешествии. — Он поднимается на гору, где его поражает новое чудесное открытие. — Автор благополучно возвращается в свое отечество и застает семью в добром здравии.

Я мог бы написать многотомный труд и сотни музыкальных партитур, основываясь на своем пребывании на Фа-ре-ми-до, однако решил ограничиться лишь весьма кратким отчетом. Все, что я испытал там, все, что понял из бестелесной «музыки сфер», я так или иначе не в состоянии воспроизвести здесь, на Земле, ибо единственный язык, на котором я мог бы передать свои впечатления, показался бы людям непонятным мычанием, мистикой, бредом, подобным тому, как трансформируется в мозгу спящего речь разговаривающих над его головой. Итак, я смирился с тем, что мои впечатления от Фа-ре-ми-до, выраженные человеческим языком, останутся сумбурным, лапидарным и тусклым сколком того, что вынес человек, занесенный волею чудес на далекие звездные берега и затем вновь возвращенный на Землю, чтобы рассказать о своем удивительном путешествии тем, кто осмелится в это поверить.

Короче, я решил — скорее для самого себя, нежели для будущих читателей, — записать, как проходил последний день моего пребывания на Фа-ре-ми-до и как я вернулся на родину.

Однажды Ми-до-ре повел меня на высокую гору и усадил рядом с собой на вершине. Вокруг, куда ни кинь взгляд, подо мной лежал безбрежный океан, всепоглощающее небо; казалось, будто гора, на которую мы взошли, поднималась из бесконечного пространства.

Тогда-то, сидя около своего гостеприимного хозяина, я вновь, как и в тот раз, когда впервые очутился на земле Фа-ре-ми-до, почувствовал на себе чары бесконечной красоты, которые может ощутить лишь художник, облекая свою любовь из плоти и крови в мрамор, более вечный, чем плоть и кровь, и истинно достойный красоты любимой.

Необыкновенная, скорее приятная, чем щемящая, грусть охватила все мое существо. Я думал о том, что говорил Ми-до-ре об Органической Жизни как форме болезни, и у меня более не возникало желания спорить с ним. Перед моими глазами, как в калейдоскопе, пронеслась панорама нищеты, страданий, болезней, убийств, агоний и смертей, крови и стенаний, страхов и тьмы, коварства и лжи, добрых мечтаний и зловещих пророчеств — одним словом, панорама того, что принято называть Историей Жизни. И когда после этого я взглянул на Ми-до-ре, лицо его, которое по нашим земным представлениям было мертвым, ибо состояло из неживых материалов — золота и холодных камней, оно, излучавшее чистейшее сияние, тепло и чарующий звук, показалось мне идеалом гармонии и величайшей целесообразности. Только тогда я отчетливо понял, как глубоко заблуждался и как вместе со мной глубоко заблуждается все человечество. Горький комок сжал мне горло, и сквозь рыдания заплетающимся языком я поведал Ми-до-ре о своих сомнениях и о своем прозрении. И, встав перед ним на колени, я стал умолять его освободить меня от глупой, никчемной жизни, тяжелым камнем лежащей на мне и мне подобных.

В отчаянии воскликнул я, что не хочу ждать, когда в результате болезни жизнь на Земле оборвется и вечные силы природы — тепло, магнетизм и свет — одержат верх, превратив все живое в подобие тех жалких, высохших деревьев, которые стоят по обочинам дорог Фа-ре-ми-до. Я напомнил Ми-до-ре, что в конечном счете мое бренное тело тоже содержит благородные вещества — неорганические элементы, углерод, водород, серу, — так почему же нельзя извлечь их из меня в чистом виде путем фильтрации и перегонки в специальных ретортах? Да, да, я согласен, чтобы он взял из моего организма все мало-мальски стоящее и использовал как ему заблагорассудится для производства соль-ля-си, а остальные составные части пусть развеет по ветру, чтобы они больше никогда не могли соединиться. Если же этого сделать нельзя, то пусть он даст мне какой-нибудь препарат или, черт возьми, окунет меня в особый раствор, с тем чтобы я превратился в камень или одеревенел навеки (ведь соль-ля-си все знают, все могут — они живут миллионы миллионов лет и для них больше не существует тайн природы, нет ничего невозможного!). Да, я согласен на все, лишь бы не умереть в муках в наказание за то, что появился на свет.

Ми-до-ре улыбнулся и с присущими ему доброжелательностью и достоинством поправил меня, сказав, что я глубоко ошибаюсь, полагая, будто соль-ля-си раскрыли все тайны природы. В этом, собственно, у них нет никакой необходимости, ибо они сами являются ее тайной, они-то и есть природа в ее непосредственной данности. Конечно, усвоить эту истину способен лишь разум из чистой неорганической материи, приводимой в движение прямой энергией внешнего мира, а не мой пульсирующий, подогреваемый кровью мозг, обреченный на разложение и распад. Что же касается моего желания освободиться от своей бренной оболочки, то оно кажется ему вполне логичным и законным: в этом он усматривает, что я начинаю кое-что понимать из аксиом Бытия. Подобная перспектива вполне реальна ведь речь (идет о весьма элементарном химическом процессе, в котором с помощью различных реагентов, фильтров и калильных средств происходит окисление. Загвоздка только в том, что мое тело в его теперешней кондиции еще не готово к проведению подобного опыта и я могу испытать излишние мучения, в которых нет ни малейшей необходимости — через каких-нибудь десять-двадцать лет этот процесс произойдет автоматически и не причинит мне никаких страданий. Что же касается характера страданий, то он, Ми-до-ре, может дать мне приблизительное представление о них в любую минуту: у него имеется жидкость, введение которой в продолговатый мозг на какое-то время очистит мой разум от посторонних примесей и позволит мне воспринять явления внешнего мира в их первозданном виде.

С этими словами Ми-до-ре достал небольшой стеклянный шприц и сделал мне легкий укол в шейный позвонок. Я почувствовал, как прохладная жидкость растеклась по моим жилам. На мгновение окружающий меня мир померк, но вскоре я пробудился от торжественной музыки.