Александр Борянский - Время покупать черные перстни Страница 19

Была в последней фразе сдержанная, но ясно ощутимая угроза. И это всем понравилось. Каждый расписался под двумя экземплярами текста. Только слово «собранные» в начале заменили словом «заключенные».

А ночью мне приснилась армия — первые дни службы. «Дедами» там были Зонов и Борис Яковлевич. Они заставляли меня стирать себе носки, я отказывался, а они били меня. И когда я «сломался», стал кричать, что согласен, они не слушали меня, а все били и били.

Я проснулся с ног до головы липкий от пота. Хоть я и понимал, что это только сон, тяжесть внутри осталась. И мысль: не нужно никаких телекамер; достаточно лишь одного «стукача».

Я еле заснул снова. И только тогда все встало на свои места. Приснилась Элька.

Зонов появился в расположении часов в двенадцать дня, и нота протеста была торжественно ему вручена. Он прочел, аккуратно сложил листок и сунул его во внутренний карман. На лице его не отразилось и тени какого-либо чувства.

Всеобщее состояние в течение трех дней можно выразить одним-единственным словом — «томление». Мы окончательно перезнакомились друг с другом, наметились даже небольшие товарищеские компании. Мы маялись от безделья и до одури обкуривались в туалете; в то же время ухитрялись не высыпаться, потому что до двух-трех ночи не умолкали анекдоты, житейские (в основном — армейские) байки и сопровождающий их хохот.

Наверное, каждый из нас минимум один раз попытался подойти поближе к КПП или хотя бы просто завести беседу с часовыми, носившими, кстати, погоны внутренних войск. Но те службу несли четко: неуставных «базаров» не допускали, только — «стой, кто идет?» и «стой, стрелять буду!» А однажды был даже произведен положенный предупредительный выстрел в воздух, после чего белый, как ватман, камикадзе — Жора пулей влетел в расположение, плюхнулся на табуретку, сломал, прикуривая, несколько спичек, затянулся наконец и сказал: «Настоящий!..» (патрон? автомат? часовой?)

К концу третьего дня нас лихорадило. Должна же быть, в конце концов, хотя бы какая-нибудь реакция на наш опус! Ночью меня разбудил Жора и предложил вместе готовить побег, если в течение нескольких дней нас не отпустят по-хорошему. Я согласился. Но когда он вознамерился разбудить еще майора Юру и Бориса Яковлевича, я отговорил его. Юра по натуре своей — ярко выраженный реформист. Он будет только тормозить. Что же касается Рипкина, я просто не доверял ему. Да, без всяких к тому оснований. Но вот не доверял. Жора вяло поспорил со мной и признал: чем меньше людей будет готовить побег, тем больше шансов на успех.

На сей раз Зонов был одет в спортивный костюм и куртку-«аляску». Но при кобуре.

— Так, — сказал он, вновь собрав нас в коридоре, — вижу, вы не слишком-то удручены отсутствием работы: ни одной заявки на оборудование. Впрочем, мне же меньше мороки.

— А мы о вас и заботимся, — съехидничал Сан Саныч, — отец вы наш родной.

Но Зонов замечание проигнорировал.

— Вы наш протест начальству передали? — напористо спросил Борис Яковлевич.

— Не посчитал нужным, — бросил Зонов и пошел к выходу.

Мы ожидали чего угодно, только не этого. Не передал?! А на кой черт тогда он нас сейчас строил?!

— Сволочь, — емко выразив общий порыв, послал ему вдогонку Жора.

— Возможно, — обернулся и пожал плечами Зонов. Потом поговорил о чем-то с заспанной комендантшей и удалился.

Страсти кипели весь день. Одни предлагали взять охрану штурмом, другие — подкупить дежурного на КПП, третьи — устроить лежачую забастовку… Пыл охладил Юра:

— Нужно хорошенько обсосать все варианты. Затея с протестом, например, лопнула. Теперь нужно бить только наверняка. А пока… — Он взял ручку и написал на листке:

«Давайте попробуем сорвать эксперимент. Беру на себя роль старшины. Будем дисциплинированы. Если надо, будем строиться, ходить в ногу и т. п. Если даже ничего не придумаем, через неделю-две они поймут, что никаких интересных вещей у нас не происходит, что исследовать нечего и отпустят нас».

Когда бумажка прошла по кругу, он спросил вслух: «Кто «за»?

Сразу или помедлив, «за» проголосовали все.

— Кстати, анекдот, — влез Жора. — Офицер у своего друга-гражданского спрашивает: «Правда, что вы, гражданские, всех военных тупыми считаете?» Тот: «Да нет, что ты…» — «А если честно? Я не обижусь». — «Ну, если честно, то считаем». — «Вот так, значит, — говорит офицер, — но если вы все на гражданке такие умные, что же вы строем-то не ходите?»

В эту ночь я не успел как следует досмотреть свой любимый сон, потому что меня опять разбудил Жора, и мы принялись разрабатывать план. Две недели — слишком долгий срок.

II

После ужина, выходя из столовой, мы чуть задержались и отозвали в сторону майора Юру.

— Земляк, — начал Жора, — ты нас на поверке не ищи, мы тут чуток задержимся. — Надо сказать, что два дня после общего «секретного согласия» все вели себя образцово и ежевечерне строились на поверки (хотя, казалось бы, куда мы отсюда денемся?).

— Это почему это так? — насторожился Юра.

— Да мы тут договорились… — Я кивнул в сторону протирающих столики поварих.

— Мужики мы или нет? — задал Жора риторический вопрос.

— А-а, — заулыбался Юра (у нас уже начали входить в обиход смачные эротические воспоминания и шуточки после отбоя), — это дело святое. Жалко, две их, я бы и сам с вами остался, — он игриво подкрутил усы. — Ладно, ни пуха вам, хлопцы, ни пера; расскажете после.

Оставшись одни, мы немного отступили в коридор, чтобы женщины не увидели нас раньше времени. Через пару минут они — румяная, дородная, лет тридцати пяти Наташа (Жора при виде ее каждый раз мурлыкал: «Я свою Наталию узнаю по талии: там, где ширше талия, там моя Наталия») и сухопарая лошадь Варвара — покрикивая друг на друга, вошли в подсобку. Мы выждали еще немного и, только услышав лязг железных тарелок, пробежали в ту же дверь и свернули в посудомойку. Женщины уставились на нас.

— Вот что, бабоньки, — сказал Жора, — кхе-кхе, короче это… раздевайтесь.

— Вы чего это, дураки, удумали? — всей своей талией грозно двинулась на нас Наталия. Жора растерянно попятился к двери. И все дело было бы загублено на корню, если бы я, убоявшись провала, не выхватил из умывальника огромный кухонный нож и не заорал, вспоминая на ходу все виденные когда-либо детективы:

— Стоять, шампунь блатная! Век воли не видать, порешу, как котят! — На том мой запас уголовных выражений иссяк, и я добавил только последнее известное мне «блатное» слово: — В натуре.