Борис Тараканов - Кольцо времени Страница 19

– Это не просто «солидное сооружение». Это грандиозное и самое уникальное сооружение! Его часто ставят в один ряд с Египетскими пирамидами, но это нечто совершенно иное. Сами подумайте: Египетские пирамиды – это некий локальный феномен, а железнодорожная сеть оплетает всю планету и фактически является замкнутой. У нее нет ни начала, ни конца. Нет, конечно, есть тупики, снятые участки рельсов, но все это ничтожно мало по сравнению с остальной частью мировой железнодорожной паутины.

– Пожалуй, вы правы, – задумчиво произнес Юра.

– Не пожалуй, а точно! – воскликнул Бондарь. – Теперь добавьте к этому сотни тысяч километров проводов сети электропитания, управления стрелками и семафорами, линии электросвязи... Что мы с Вами получаем? Мы получаем колоссальную энергоинформационную структуру! Целый организм с автономной и очень сложной топологической системой. Настолько сложной, что она просто обязана порождать внутри себя аномальные зоны, где привычные закономерности искривляются, и, подобно параллельным линиям в неэвклидовой геометрии, начинают пересекаться. Вы слышали о ленте доктора Мебиуса? Вопрос риторический... – Бондарь махнул рукой. – Так вот, по сравнению с топологической сложностью мировой рельсовой сети, лента Мебиуса – жалкая игрушка, уверяю Вас! Сейчас я Вам кое-что покажу. Вы, наверное, слышали, что пустые, заброшенные города действуют угнетающе, вселяют ужас в тех, кто рискнул пройти по их улицам... Поверьте мне, заброшенное железнодорожное полотно не уступает им по силе ощущений. Нужно всего лишь постараться взглянуть на него с нужной точки зрения.

Бондарь взял Юру за локоть и повел к находящейся неподалеку железнодорожной платформе со старорежимным названием «Ленинградская». Пройдя через высокий виадук, железобетонный скелет которого нависал над зеркально блестевшими нитками рельсов, Юра и Бондарь спустились в небольшую низину, пролегавшую чуть в стороне от платформы. Юра шел, и с каждым шагом чувствовал, как на него накатывает новое, доселе неведомое ему ощущение.

Две ржавые полосы тянулись параллельно друг другу. Они появлялись из-за поворота и за другим поворотом терялись. Юра и Бондарь медленно шли вперед. Рельсы кое-где вросли в землю, иногда рядом с насыпью попадались завалы из старых, отживших свой век шпал. А в пустых глазницах мертвых покосившихся семафоров чувствовалась заколдованность и непонятное ожидание.

И уже чем-то совсем нереальным на этом мертвом заброшенном пути выглядел маленький, стоящий внизу, у самых рельсов, семафорик, который равнодушно светил синим глазом из густых травяных зарослей. Сразу за семафориком находилась старая классическая ручная стрелка – с тяжелым противовесом, длинной рукояткой и ржавой полосатой табличкой, указывающей направление. Чуть левее убегала такая же заброшенная ветка. На ней, метрах в пятидесяти от стрелки, шестеро рабочих в оранжевых жилетах меняли рельс и несколько давно пришедших в негодность шпал. Юра мельком задумался, для чего менять рельс на дороге, которая не работает столько лет и вряд ли заработает когда-нибудь еще, но думы о «поезде-призраке» тут же вытеснили прочь странных рабочих.

– Вот так вот, запросто, может быть, именно через эту стрелку «поезд-призрак» переходит из одного пространства в другое, – задумчиво сказал Юра.

Бондарь непроизвольно дернул головой в сторону Юры. Мышцы его лица напряглись. Юра краем глаза заметил это. И хотя Бондарь почти сразу же совладал с собой, Юра украдкой продолжал на него поглядывать.

– Одна из версий говорит о том, что в исчезнувшем поезде была голова писателя Никольского, – неожиданно сказал Бондарь. – Точнее, не голова, а череп. Вы слышали об этом?

– Да, – ответил Юра. – Культ «Двенадцати Голов». Только непонятно, какая здесь взаимосвязь.

– Прямая. Культ «Двенадцати Голов» очень древний. Корнями он уходит в Западную Индию, а в тринадцатом веке каким-то образом просочился в Европу. Но упоминаний о нем ничтожно мало – буквально крупицы. Следы этого культа попадаются и в России, но здесь они еще более размыты, и вряд ли можно сказать о его «русской ветви» что-то конкретное. Единственной зацепкой были бы архивы Алексея Лукавского, но они сгорели вместе с хозяином во время пожара в его доме, – Бондарь помолчал немного и добавил, – Однако точно известно, что верховных исполнителей культа тайно обучали в Индии.

– Лукавский в Индии был, – сказал Юра, – это тоже точно известно.

– Совершенно верно. Так вот, череп Никольского, добытый по приказу Лукавского, попал к служителям культа и после специального «обряда посвящения» стал вместилищем колоссальной энергии. В попавших ко мне документах ее называют «незримой силой», но природа ее не объясняется. Череп Никольского сам по себе является артефактом. А теперь прибавьте сюда Римский поезд, попавший в аномальную зону. Он все равно исчез бы в этом тоннеле, даже если бы в нем не было черепа Никольского. Но неведомая энергия, заключенная в черепе, каким-то образом вырвалась на свободу. Она замкнула в кольцо солидный участок Времени и превратила поезд в страшную машину смерти. Он теперь проходит сквозь разные пространства или же, «рассекая грани», это кто как любит говорить, и совершает обороты вокруг некоего условного центра. В некоторых популярных философиях этот центр именуют «Генеральным Меридианом». Если поезд сделает вокруг него полных сорок девять оборотов, во всей Вселенной, воцарится вечная власть зла и мрака.

Юра молчал, пытаясь обдумывать сказанное. Бондарь истолковал это молчание по-своему:

– Я понимаю, звучит банально, но, к сожалению, это единственная информация на данном этапе.

– Почему именно сорок девять, а, скажем, не пятьдесят пять? – спросил Юра.

– Не знаю... Это число несколько раз попадалось мне в разных источниках. Правда, об этом всегда говорилось вскользь, и никакого объяснения я не нашел. А может, все гораздо проще: сорок девять можно получить, перемножив семь на семь, наверное, по аналогии с «сорока сороками».

«Почему именно семь? И причем здесь сорок сороков...», – подумал Юра и машинально пнул ногой лежащую на одной из шпал пивную пробку. Обиженно звякнув, она пролетела несколько метров, подмигнула солнечным бликом и скрылась в зарослях колючего кустарника в изобилии растущего вдоль заброшенного железнодорожного полотна.

– Я не понимаю, почему этим черепом оказался именно череп Никольского, а не кого-то другого.

– Я ждал этого вопроса, но, наверное, я Вас разочарую, – Бондарь выдержал небольшую паузу. – Здесь может быть несколько объяснений. Даже не знаю, на каком остановиться... Все они по-своему правомочны, но по-своему и несостоятельны.